Страна Прометея - [79]
В голове отряда ехал Хацу, везший зеленое знамя – бережно и гордо. За ним – в колонне по три – сдерживая играющих коней, двигалась третья сотня, ядро – опора – и победа отряда. Командир сотни, бесстрашный Павлик, не знавший тогда, что ровно через год на его шею опустится тяжелый драгунский клинок, зажатый в руке красного кавалериста, раскланивался направо и налево. Он принимал рукоплескания, как должное, потому что его сотня первой вошла в завоеванный город, и – едва войдя – разбила тюрьму и освободила заключенных. На приличном расстоянии от головной сотни ехал Заурбек, окруженный как-то вдруг образовавшейся свитой. Несколько десятков человек, гарцевавших вблизи Заурбека, едва ли одною десятою своею частью принимали участие в походе. Но велика сила успеха: каждый, кто мог, подъезжал к Заурбеку, – словно по важному делу – и, сказав ничего не значащее в этом случае «милости просим», оставался, уподобляясь звезде вблизи восшедшей луны. Однако, когда отряд втянулся в город и узкие городские улицы невольно призвали свиту к порядку, каждый желающий горожанин мог увидеть того, кто освободил Кабарду от красных.
– Где он? Где он? – спрашивали судорожно шевелящиеся губы, в то время как глаза блуждали бесцельно и придавали лицу бессмысленное выражение.
– Да вот этот, в красной черкеске, видишь, какое лицо у него страшное!
Но обладателем красной черкески и страшного лица был не Заурбек, а ехавший рядом с ним Хабыж. В первой тройке ехал Заурбек, справа от него – Хабыж, слева – полковник Юрий. Хабыж грозно оглядывался по сторонам: его конь Ураган высоко поднимал передние ноги, словно нарочно топтал покоренную землю. Заурбековская Дина шла легко и грациозно. Она узнавала знакомые места, необыкновенное скопление народа волновало ее и потому трепетали ее нижние ноздри. Под полковником Юрием был конь, обладавший широким шагом, цвета крыла ворона, с длинной шеей. Полковник Юрий бросил поводья на шею коня, он занялся разглядыванием женских головок, свесившихся из всех окон.
– Взгляните на этот цветник! – сказал Юрий, обращаясь к Заурбеку. – Не знаете ли, кто это такие?
Заурбек повернул сосредоточенное лицо, которым владела одна-единственная мысль, содержание которой было ему неясно, посмотрел по направлению взгляда Юрия. И вот – внезапно, с такой быстротой, с какой освобождают луну летучие летние тучи, – с лица его сбежало выражение угрюмой думы, и оно озарилось улыбкой:
– О! – воскликнул Заурбек. – Тому, кто увидел Алтын-Чач, Даут-Хан и Фатимат, можно умереть спокойно! Вы видите перед собою лучшие из драгоценностей, которыми гордятся горы…
Алтын-Чач, Даут-Хан и Фатимат, чувствуя, что говорят о них, усердно посылали приветы разноцветными платками, бывшими в их руках. Потом Фатимат наклонилась к уху Даут-Хан и сказала ей что-то. Даут-Хан обвила рукой голову Алтын-Чач и передала ей то, что услышала от Фатимат. И все трое оживленно обменялись мнениями, и по радостным лицам было видно, что мнения их согласны. Как раз в это мгновение голова Дины поравнялась с окном, из которого выглядывали девушки.
– Заурбек! – обратилась старшая из них, Алтын-Чач, вопреки всем обычаям: не может девушка обращаться к мужчине, да еще на улице, при чужих людях. Но было в ее голосе и жесте нечто, заставившее всех забыть об обычаях. – Заурбек! Подождите одну минуту!
И вот тот, кто не останавливал коня ни перед каким препятствием, тот, кто проехал, не задерживаясь мимо многочисленных делегаций, ибо считал, что слова этих делегаций стоят не дороже «адыге псятля», – этот человек остановил коня, едва услышав звук девичьего голоса. Повинуясь примеру соседа, остановился и полковник Юрий. А Хабыж, увлеченный красованием перед толпой, проехал несколько шагов вперед.
– Вот он, вот он! – обрадованно заговорили в толпе, указывая на Хабыжа. – Ну и конь! Прямо печь огненная… А сам-то он, должно быть, как махнет, так и голова прочь….
Старшая – Алтын-Чач вынесла Заурбеку букет белых и алых роз. Средняя – Даут-Хан протянула ему бархатный зеленый кисет, вышитый золотом. Когда начала Даут-Хан вышивать этот кисет? Не на другой ли день после исчезновения Заурбека, когда негодующие комиссары обвиняли друг друга, говоря: «Эх! выпустили птицу!». Младшая – Фатимат подарила Заурбеку шелковый черный шнур, которым украшают револьвер. Этот шнур был на Заурбеке в тот день, когда его губы в последний раз сказали: «Вперед!».
Остальные сестры находились в горах, они не могли присоединить свои дары к тем, что принесли Алтын-Чач, Даут-Хан и Фатимат. Но их сердца, наверное, стучали также взволнованно и благодарно, как сердца тех, кто глядел лучистыми глазами в глаза победителя.
Главная встреча представителей народа и города была приготовлена в саду, начинавшемся широкой поляной, сейчас же за окраиной города. Здесь собрался отряд Заурбека, построенный вдоль четырех липовых аллей, служивших границами поляны. Впереди фронта стояли орудия и пулеметы. Впереди орудий и пулеметов – зеленое знамя с полумесяцем и звездой. К приближавшемуся Заурбеку подошел величественный господин, славившийся своим красноречием и умением ладить с какою угодно властью, лишь бы ему оставляли право называться так, как ему хотелось называться, и, как он думал, называться очень лестно.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.