Страна Прометея - [78]

– Кабардинцы! – прогремел его голос, побеждая стук пулеметов. Редкие удары орудий служили как бы знаками препинания к его речи. – Посмотрите на этих людей, которые летят сюда на кабардинских конях и в кабардинской одежде! Они хотят уничтожить Кабарду, они плюют на наши обычаи, они втоптали священное «напэ» в кровавую грязь! Посмотрите на их кровавое красное знамя! Оно несет разрушение нашим аулам и смертельную обиду нашим дочерям и женам. Эти люди, идущие под знаменем крови, служат чужим, враждебным нам желаниям. Они одеты так же, как и мы, но душа их принадлежит врагам! Вперед – вот перед нами открывается счастье умереть за кровь наших предков и детей! Вы увидите сейчас, как Заурбек пойдет впереди вас. Но пусть будет проклят час моего рождения, если я поверну коня!..

Отдельные всадники красной кавалерии, опередившие свою лаву, были всего в нескольких саженях, когда с громовым «Алла!» сотня отборных бойцов во главе с Заурбеком кинулась вперед. Этот удар напоминал камень, пущенный пращой Давида. Громадная растянутая линия коммунистов дрогнула и повернула назад. Напрасно грозили комиссарские револьверы: тому, кто потерял во время конного боя сердце, его уж не найти! Зеленое знамя, бывшее в руке Заурбека, развевалось горделиво и победоносно.

Едва покончив с конницей, Заурбек собрал людей и повернул фронт к пехоте. Но это был уже не бой, а игра с огнем. При виде стройной лавы, наступавшей рысью, в полном порядке, пехота вышла из окопов и подняла руки. Некоторые пехотинцы втыкали винтовки штыками в землю. Некоторые кричали «ypa!». Это «ура!» относилось к тем, кто их победил…

К вечеру, когда уже давно высохла пролитая кровь, когда раненые успели в сто первый раз рассказать, как и при каких обстоятельствах их встретила пуля, и при этом рассказать каждый раз по-новому, потому что говорят на Кавказе: «Ты не услышишь ту пулю, которая тебя ранит, и не заметишь ту женщину, которая похитит твое сердце…». Когда убитых распределили по подводам и разъехались подводы по многоколейным кабардинским дорогам, разнося слух о битве и победе, Заурбек подъехал к высокому холму, еще освещенному уходившим за Эльбрус солнцем. Лицо его было печально. Правда, он победил и перед его отрядом открывалась дорога к сердцу Кабарды – к Нальчику. Но разве можно забыть, что среди убитых и раненых с обеих сторон не насчитывалось и трех грамотных? Кто же, в конце концов, затеял бойню? Те, кто разумел. А кто погибал, кто отдавал свою кровь, кто оставался лежать в холодном безмолвии? Те, кто не умел отличить «а» от «б».

Заурбек тысячу раз видел перед собою поле, покрытое безжизненными телами. Но тела эти принадлежали враждующим сторонам: немцам и русским, русским и туркам. А сейчас по обе стороны смертного рубежа лежали русские и pyccкиe, кабардинцы и кабардинцы.

«Если бы, – подумал Заурбек, – если бы я уступил и через это перестала бы литься кровь, – я бы не задумываясь уступил…» «Но ведь они включили кровь в свою программу!» – подумал он через минуту: «Согласен ли ты уйти с поля битвы, чтобы уступить дорогу тем, кто празднует победу новыми убийствами?» – спросил себя Заурбек. И ответил: «Нет, не согласен». «Согласен ли ты сам умереть за то, за что умерли только что твои друзья?» – снова спросил себя Заурбек. И ответил: «Да, согласен». Эта мысль облегчила его. А когда он подумал еще о том, что путь, на котором он стоит, ведет или к победе или к смерти, и что победа где-то далеко, а смерть – вот здесь, за каждым поворотом дороги, его грудь вздохнула легко и свободно. Ибо правда – всякая правда – состоит в том, за что ты готов отдать, во-первых, свою жизнь, а уже потом – жизнь близких тебе. Такую правду нашел в себе Заурбек.

Он поднялся на холм, приказал трубить сбор. Краешек алого солнца медленно таял где-то там, за грядой снежных щитов. Заурбек пристально всматривался в солнце. Он вспомнил в эту минуту восходящее солнце, не так давно встретившее его на берегах Терека. Лицо его посетила улыбка, и была эта улыбка печальна.

Глава IX

Диктатор

После второго боя на подступах к Нальчику (у реки Баксан) в Кабарде не оставалось уже сколько-нибудь значительного красного отряда.

В погожий сентябрьский день, когда улыбка осени прелестнее улыбки весны, когда, сознавая это, человек убеждается, что перед закатной красотой, властно и горделиво побеждающей сердце, безмолвно склоняется красота восходящая, Заурбек въезжал в столицу родного народа. Золотые слезы увядающих тополей и лип беззвучно спадали к ногам утомленных коней. Вдоль дороги, ведущей к середине города, выстроились делегации от кабардинского, русского, грузинского, балкарского и еврейского населения города. Учебные заведения вывели школьников и школьниц, одетых весело и нарядно. Какое-то музыкальное общество, лишившееся при коммунистах музыкальных инструментов, не растерялось и вышло встречать победителя с гитарами и балалайками, перевитыми лентами. Позади шпалер и в промежутках между ними яркими пятнами выделялись дамы и барышни, в праздничных платьях, с лицами, застывшими в улыбке, и не знающими усталости голосами: «Браво! Ура! Слава!» – кричали они, и крик этот вносил что-то стихийное в торжество этого дня.