Страна Прометея - [48]

Это была цена, уплаченная за спор со стихией воды. Преступный жернов, по приказанию Хабыжа, был брошен на землю, прямо перед входом во двор мельницы: каждый вступающий во двор попирал ногами виновника утраты пальца. Я видел этот жернов, глубоко вошедшим в землю…

Никто не умел так смеяться, как Хабыж, никому не удавался такой удар шашкой, как Хабыжу… Когда он сидел за столом и его красноватое круглое, как у Тамерлана, лицо улыбалось, – это сидел добряк и шутник. Но когда на высоченном Урагане, с налитыми кровью глазами, с лицом, перекошенным гневом, он мчался в атаку и приближался к удару – вид Хабыжа был непереносим и ужасен. В одном покоренном городе, в период гражданской войны, матери пугали детей Хабыжем… И верно: уж если так необходимо пугать, так лучше пугать Хабыжем… Начнем с коня. Кабардинский конь, при всех его качествах, не мог удовлетворить Хабыжа, так как для громадного всадника требовался громадный же конь.

И таким конем был гунтер, прозванный Ураганом, ибо отцом его был Ветер, а матерью Буря. Ураган дышал, как гора, воспетая в легендах о нартах – древних кавказских богатырях. Его ноги, способные, казалось, раздробить камень, были высоки и изящны. А грудь, подобная вулкану, будто грозила сбить и уничтожить все попавшееся на пути. Хищная шея и широкий могучий зад – такой зад, на котором можно было бы ковать железо – довершают изображение Урагана. Ни жена Хабыжа, ни слуги, ни друзья не могли простить стриженый хвост Урагана. Что за конь без хвоста?.. Но оправдание было: ведь Ураган иностранец! Кабарда не должна обижаться… Итак, Ураган был чужеземным львом среди кабардинских барсов.

А Хабыж! В кроваво-алой черкеске, обшитой вокруг пояса и на локтях кожей, с грудью, похожей на щит, прикрепленный Олегом к вратам Царь-Града, с головой, закинутой назад, – он весь будто вышел из времен монгольского нашествия и был соратником Аттилы, царя гуннов. Предки Хабыжа считались татарами. Это они передали ему широкоскулое лицо и глаза навыкат, мгновенно сменявшие выражение добродушия на свирепо-гневное. Их кровь приливала к сердцу и заставляла трепетать жилы на лбу. О, недаром в его имени была частица «быж», что значит «бешеный».

С началом войны Хабыж добровольно вступил в славный Кабардинский полк. За отличную храбрость и неоднократные боевые заслуги его произвели в офицеры. Случился отдых. Знаменитую Дикую дивизию, первым полком которой был Кабардинский, отвели в глубокий тыл.

Великий князь Михаил Александрович [51], родной брат царя, бывший в то время начальником дивизии, приказал устроить офицерские скачки и призовую рубку. Не мог Хабыж участвовать в состязании на скорость коня: слишком велик его вес, даже Ураган не унес бы семипудовую тяжесть. Но призовую рубку Хабыж пропустить не мог. Он выехал, держа поводья в левой руке, а правой опираясь в бок. До атласного отлива начищенный Ураган играл и вскидывал ноги. Неподвижно сидел Хабыж, молчали сжатые губы, над прищуренными глазами змеились взволнованные брови. Время от времени он незаметно притрагивался к «гурде», будто проверяя, здесь ли клинок, составлявший гордость многих поколений его семьи. И вот укрепили пирамиду глины на высокой подставке.

Один за другим промчались всадники, и после каждого взмаха неподвижной оставалась глина, ловкий удар просекает глину и оставляет ее на месте. Убрали глину, расставили четыре лозы: две справа, две слева, хорошо рубит тот, кто рубит и правой, и левой рукой. На этот раз несколько состязавшихся отъехали в сторону: не удалось срубить лозу! И опять расставили лозы, опять справа и слева, но уже не четыре, а восемь и через каждую пару – барьер. Двое джигитов прошли через эти препятствия, пятеро оставили поле.

Великий князь подъехал к этим двоим. То были Хабыж, приближавшийся в эти времена к сорока годам, и молодой, только что выпущенный из училища корнет.

Великий князь сказал:

– Оба достойны первого приза!..

– Как, – рассердился Хабыж, – я и этот молокосос? Ваше Высочество позволит мне сделать еще один заезд?..

Когда, по указанию Хабыжа, поставили двенадцать лоз, шесть справа и шесть слева, а промежутки заставили барьерами, собранными со всех полков. Хабыж выехал на Урагане, весь грозный и стремительный, как удар меча. Он заставил Урагана присесть на задние ноги и потом взвиться в огромном скачке. Он махнул шашкой, и она спела песню о головах, отлетающих прочь. Должно быть, так выезжали былинные богатыри, вызывая на единоборство. Но единоборства не было. Был Хабыж на Урагане – один с зубами, оскаленными гневом, и шашкой, судорожно зажатой в руке.

«Йа-Алла!» – вскрикнул Хабыж, и вот – понеслась буря. Ураган развил ураганный карьер. Глазу невозможно было уследить мелькание подков. Взмахи клинка, блистательного дамасского клинка, учащались тем больше, чем дальше уходил конь.

Победительно и гордо возвращался Хабыж. С коня падали клочья белесоватой пены. В глазах всадника горели костры. Он подкидывал шашку к небу, и она падала прямо в руку, как будто в руке был зажат магнит. Для такой рубки – нет равноценного приза. И разве для приза выезжал Хабыж?..