Страна Прометея - [17]

А однажды меня угостили необыкновенно жирным супом, в котором плавало в большом количестве довольно жесткое и слегка сладковатое мясо. Там-Булат все уговаривал меня есть: «Такого супа ты никогда не видел», – хвастался он. И действительно, до тех пор мне никогда не приходилось есть суп из молодой конины.

По этому случаю мне вспомнился рассказ одного из старших родственников о том, как однажды крепко дружили христианин и кавказец-магометанин. И вот, как-то магометанин пригласил к себе русского кунака и угостил его колбасой из конины. Русский одобрил колбасу, но, узнав, что она из конского мяса, которое у русских обитателей Кавказа есть не принято, решил отомстить шутнику.

Когда кавказец приехал в гости к русскому, русский предложил ему великолепные котлеты: жирные, пышные, подрумяненные… Кавказец ел и похваливал. А после обеда русский хозяин сказал: «Не правда ли, вкусные котлеты?» – «Да, – отвечал гость, – такие вкусные, что я смело могу сказать, что никогда таких вкусных не ел…»

Тогда хозяин признался, что котлеты эти из свинины. Но лучше было бы ему не признаваться! Оскорбленный гость, не мигнув глазом, выхватил кинжал и всадил его в грудь обидчику.

Суд приговорил покушавшегося на убийство к нескольким годам каторжных работ (рана была опасная, но не смертельная).

Алхасовы мне нравились, и было у них интересно. Я охотно согласился на просьбу отца моих новых друзей помочь им познать грамоту.

Правда, мне приходилось не столько учить их читать и писать, сколько проверять то, что ими сделано было вместе с учителем.

А учителя наняли из студентов. Студент этот во что бы то ни стало хотел быть оригиналом, каких свет не видел.

Он только и занимался тем, что изобретал новые способы удивлять и поражать мирных моздокских граждан. Утром он шел через весь город в одних трусиках купаться на речку. Встречая знакомых, не говорил им, как все: «Здравствуйте» или «Доброе утро», но всегда придумывал какое-нибудь свое приветствие, вроде: «Честь и здравие», или «Наше вам с процентом», или «Роза и крест» («роза и крест» он говорил главным образом барышням).

Что же касается педагогических его способностей, то они были невелики. В течение почти полугода его ученики-ногайцы едва-едва читали по складам. Неуспехи сыновей как будто радовали родителя: ему казалось, что неуспехи эти освобождают его от обязанности делать из них «офицеров» и «инженеров».

В самом деле, Там-Булат и Батыр-Бек учиться грамоте не хотели, им приятнее было гонять табуны по степи или помогать отцу в его коммерческих предприятиях.

Отец был против излишеств науки, так как ему никогда не приходилось видеть существенную пользу от образования. А терять время и деньги на «детские забавы» он не хотел. Учитель-студент отнюдь не являлся типом служителя чистого знания. Он, по-видимому, только потому занимался (да и то время от времени) с ногайчатами, что это было ново и оригинально.

Наконец, я, которого пригласили на роль контролера, имел десять лет от роду, вовсе не годился в защитники образования.

Таким-то образом случилось, что, когда мои друзья выучились кое-как читать и писать (считали они отлично, что у них от отца было), – студент-оригинал получил расчет.

Вскоре после того, как студент получил расчет, я уехал в школу, на юг России. С семьей Алхасовых расстались очень дружелюбно, но не переписывались (все мы плохо умели писать), да почти уже и не встречались в жизни. В следующих приездах в Моздок приходилось встречаться c другими людьми, или лучше сказать – другими мальчиками и юношами и о некоторых из них стоит рассказать…

Передо мной встают две фигуры: Кузьма Б. и Никита К. Оба они, что называется, «вышли из народа», отец одного из них был крестьянином, а другой – был сиротой. Он имел только одного родственника – полицейского стражника, человека простого и довольно грубого. Кузьма, подобно Ломоносову, прибыл в наш город пешком: удрал с хутора, где жила его семья.

Отец не хотел давать ему образование, считая, что это ни к чему доброму не ведущее баловство. Сам трудолюбивый, хотя и не очень удачливый крестьянин, он хотел, чтобы его сын шел по той же верной и честной (как он говорил) дороге.

Но Кузьма каким-то непостижимым образом научился читать, и чтение до такой степени увлекло его, что в одну дождливую осень он сбежал со двора и пешком пришел в город. Здесь у него были родственники, люди очень бедные. Для них было бы непосильной тяжестью содержать лишний рот, да еще ученика – ведь ученику нужны и тетради, и книги, и форма. Насколько я знаю, отец Кузьмы смилостивился и на первое время помог сыну.

Однако уже с третьего класса (Кузьма сначала учился в городской школе, а потом перешел в реальное училище), он сам содержал себя уроками и… работой. Учебное время года он проводил в городе, причем учился сам, репетировал, подготовлял к переэкзаменовкам, писал всякого рода сочинения. А летом – отец требовал Кузьму к себе на хутор. Надо сказать, что и отец и сын были просто влюблены в землю. Это довольно редкий случай у инородцев Северного Кавказа. Оба они, осетины-христиане, верили в тысячи примет, связанных с «религией земли». И право, их скорее можно было бы принять за язычников, поклоняющихся «матери сырой земле», нежели христианскому Богу.