Страна последних рыцарей - [11]

Моим кумиром был самый старший из чабанов, уважаемый Герги из аула Турчи. Это был очень суровый с виду, но очень мягкий и добрый человек. Он любил и восхищался маленьким сыном покойного наиба, то есть мною. Он подарил мне маленького козленка со звонким колокольчиком на шее, на котором я проверял свои первые пастушеские навыки.

Весь облик этого замечательного человека казался мне необычным, почти сказочным. Это впечатление усиливали его длинная густая борода, пастушеский посох с загнутым концом, огромные набитые сеном сыромятные чарыки ^{25}, выцветшая черная бурка, в которой было столько же дыр, сколько звезд на небе, и красный поношенный башлык, который ему подарил еще мой отец. При нем было большое старое ружье с кремневым затвором, на поясе рядом с кинжалом пороховой рожок из слоновой кости, который я долго принимал за сосуд с водой. Грозные овчарки беспрекословно подчинялись ему и, завидев его издалека, приветливо виляли хвостами, так как Герги был самым сильным и мужественным человеком из всех, кого я знал. Хава рассказывала много чудесных историй о его сражениях с медведями и волками. А вот, к примеру, тот огромный медведь, шкура которого мирно лежала перед моей кроватью, лапой разодрал ему лицо, отчего оно было сильно перекошено, а на месте левого глаза остался шрам, придававший ему суровый вид.

Этот здоровый старик больше всего любил общество детей и постоянно водил за собой двенадцатилетнего внука Чупана, которому я очень завидовал из-за его вольной мужской героической жизни вдали от женской опеки. Я постоянно играл с этим храбрым и мужественным мальчиком, который уже две зимы провел в долине и два лета в горах, чем он и хвастался передо мной, считая меня маменькиным сынком. Он рассказывал, как чабаны все вместе ночуют под открытым небом и как они по сигналу тревоги мгновенно просыпаются и легко и метко стреляют, если приближаются волки. Очень живо и образно описывал он чабанские трапезы и острый запах жареного на костре барана, рассказывал о прекрасных вечнозеленых долинах Алазани, о сказочных райских фруктах, о бескрайнем и удивительном синем море, то гладком и блестящем как зеркало, то буйном и грозном, как страшное чудовище. Его истории казались мне настолько невероятными, что я даже представить себе не мог все это. Иногда он брал по древнему обычаю пастухов прозрачную лопатку ягненка и смотрел через нее на солнце, и когда яркие лучи падали через таинственное желтое окошко на его лицо, он пояснял со знающим видом, будто разбирался в приметах, что осень в нынешнем году будет прекрасной и долгой, а зима холодной, с лютыми морозами. Я настолько увлекся мечтами о пастушеской жизни, что моя дружба с Чупаном стала предметом бездушного осуждения моих близких. Особое недовольство моей матери вызывало то, что в голове и одежде моего друга было очень много вшей. А этого никак нельзя было отрицать.

Когда пастухи начали готовиться в дорогу, расставание с ними показалось мне невозможным, и я подумал о побеге, план которого мы с Чупаном разработали вместе. В ночь перед отправлением я спрятался в хлеву, чтобы меня не увидели ранним утром выходящим из дома. Чупан достал для меня пастушескую одежду, которая казалась мне восхитительной: башлык, папаха, бурка и огромные чарыки, выложенные изнутри сеном. Обувь надо было смазать жиром, так же как и все тело, которое по совету Чупана я тоже смазал для защиты от солнца и мороза.

После беспокойной, полной тревожных снов ночи, я проснулся от пения муэдзина, призывавшего к утренней молитве. Все вокруг меня было в движении: седлали коней, грузили на них вьюки. Я решительно надвинул свою большую папаху на самый лоб. В ней было полно вшей, и мне казалось, что на голове у меня живой баран. С беспокойно бьющимся сердцем я побежал к Чупану. Герги, конечно же, ничего не знал о нашем замысле, иначе он бы обязательно отослал меня домой.

После долгих приготовлений мы двинулись в путь. Впереди лошади, за ними овцы. Из разных направлений шли отары и сливались в общий большой поток. Громкие возгласы чабанов указывали каждой из них отведенное ей место. Общее приподнятое настроение людей, отправлявшихся в нелегкий и дальний путь, передавалось и мне. Я был возбужден, меня приятно лихорадило.

Рассвет был туманным и сырым, трава за ночь покрылась инеем. В холодном утреннем воздухе слышалось блеяние овец и лай собак. По горной тропе двигалась бесконечно длинная вереница людей, в которой я был всего лишь маленькой песчинкой. Поднявшись высоко в горы, мы остановились для первой короткой передышки и завтрака, а затем снова был спуск. Туман постепенно рассеялся, и показалось сияющее солнце. Нам предстояла еще очень долгая дорога, ведущая то вверх, то вниз, снова вверх и опять вниз, пока мы не спустимся в долину, в чудесные райские сады. Мне было очень трудно идти в тяжелых неудобных чарыках. Как хорошо, что Чупан привел для меня лошадь. Но она старая и тощая, из-за чего ее спина без седла кажется очень жесткой. Сидя на ней верхом, трудно не потерять папаху, которая мне великовата, и я предпочитаю двигаться пешком. Сигнал к следующему привалу прозвучал именно в тот момент, когда я почувствовал, что не могу больше двигать ногами. Они будто налились свинцом. Вот тут-то и обнаружил меня Герги сразу, как только я снял с головы папаху. Он очень рассердился. Я впервые видел его таким. Больше всего он гневался на Чупана, понимая, что это именно он помог мне бежать. Но, к счастью не было никакой возможности отослать меня обратно, к тому же судьба какого-то одного мальчика не играла особой роли в этом чисто мужском мире, и мне разрешили идти дальше. Таким образом, наш план удался. Я уже изрядно устал, и мне было не очень то весело, но желание увидеть море и равнину было сильнее остальных чувств. Конечно, я и не предполагал, что мое большое приключение уже близится к концу.