Страна Лимония - [2]

— Понял... а что тут не понять, — расслабился Славка.

— Ладно, ладно, дальше давай, — скорчив презрительную гримасу в адрес бестолкового гуманиста, ободрил рассказчика обладатель «фирменной» пряди. — И что, как нафара с дверью снесло, ты сразу под диван?

— Ну да! А куда ещё? Наши-то сразу две «мухи» разрядили по комнате. Один — промах: в стену угодило, а когда второй выстрел рванул, я уже под диваном лежал. Слух потерял сразу. Ору во всю глотку — свои, мол, свои! А голоса не слышу. Так до конца боя и пролежал под диваном. Вроде, не зря — завалил с десяток «зелёных»...

Взволнованные услышанным, опера разом закурили. Дым слоёным пирогом висел над молодыми людьми. Все молчали. Умолк даже сетевой радиоприёмник, завершив прелюдию к «Послеполуденному отдыху фавна» Дебюсси. Было слышно, как тикали настольные, каслинского литья часы со скульптурным изображением коня на водопое. Юрка Дымов стекленел, упёршись глазами в облупленного двуглавого орла своего старинного сейфа. С лёгким шелестом на застеленный газетами стол опадал пепел болгарских сигарет. Наконец возникшей паузой воспользовался неугомонный радиоприёмник: «Коллектив детского сада номер пятнадцать Октябрьского района, — изрёк эбонитовый ящик, — поздравляет своего бессменного директора Вегенер Любовь Карловну с сорокапятилетием и просит исполнить для неё...»

— «Реквием» Моцарта, — предопределяя желание коллектива детского сада, влез в поздравления Легостаев.

— ...«Полёт шмеля» Римского-Корсакова, — закончил предложение слащавый дикторский голос.

— Ну что за дичь! Никогда не поверю, что воспитатели детского сада вообще смогут отличить Римского от Корсакова! — возмутился Генка.

— Оставь ящик в покое, пусть себе бухтит, — урезонил его Герман. — Лишь бы нас из коридора не было слышно. — И, повернувшись к Юрке: — Наших-то много полегло?

Дымов продолжал молча глядеть на двуглавого орла.

— Потери были большие? — по-новому отформатировал вопрос Герман.

— Не буду я... — хрипло отозвался Юрка, — ...не буду...

— Ладно, ладно, нельзя — так нельзя, — стушевался автор некорректного вопроса.

По лицу его товарища рывками катилась слеза. Юрка упрямо смотрел на железный шкаф и еле заметно подёргивал губами.

— Хорош, Гера, кончай допрос, — попытался вырулить из щекотливой ситуации Генка и, обращаясь к молодому ветерану, предложил: — Ты бы хоть орден показал!

Юрка молча встал, нетвёрдо прошёл к сейфу и минуту хрустел в его старческом чреве двумя огромными ключами. Потом, чуть отворив бронированную дверь, залез рукой на верхнюю полку и вытащил небольшую картонную коробочку с номером.

— Вот... — выдавил он, передавая невзрачный предмет красавцу Легостаеву.

Тот с благоговением открыл крышку и двумя пальцами извлёк орден.

— «Красная Звезда»! — восхищённо произнёс он.

— Дай подержать, — потянулся к награде Герман. — Да, красота!.. Ого, а тяжёлый какой!

Потом «Звезда» перекочевала в руки Затулину, который даже не стал комментировать свои впечатления, а быстро свинтил крепёжную шайбу и начал примерять орден к нагрудному карману своего пиджака.

— Будет уже... отдай, пока не сломал... — очнулся орденоносец, незаметно убирая тыльной стороной ладони предательскую влагу. — Заработай сперва, а потом уж дырки крути!

— Да, Славка, вертай все взад, обмыть ещё надо! — поддержал друга Герман.

— Я уже раз десять обмывал... — начал было Юрка.

— Вот и я говорю, давай в одиннадцатый раз обмоем, — дорезая докторскую колбасу, добавил Генка. — Не пропадать же добру.

И он широким жестом, словно приглашая к танцу, обвёл рукой праздничный стол. Нельзя сказать, что молодёжь переусердствовала в сервировке, однако на трёх газетах «Советская Сибирь», покрывавших резной антикварный стол, лежали четыре картофелины в мундире, колбаса, вскрытая банка тушёнки, две луковицы и полбуханки хлеба. На краю, поодаль от мужских разносолов, стояла запечатанная картонная коробка внушительных размеров без каких-либо опознавательных знаков.

— Обмывают водкой, — предупредил собутыльников виновник торжества. — Только водкой... А водкой — и «Героя» можно...

— Да мы уже всё поняли, — ответил за всех Герман. — Геша, доставай!

На стол была водружён семисотграммовик «Посольской». Собрание одобрительно зашумело.

— Рюмки прячь, стаканы давай! — исподлобья распорядился Дымов.

Гранёной тары на всех не хватало. Между тем на окне стояли два классических экземпляра, но явно не по делу наполненные землёй с зелёными, чуть проклюнувшимися ростками.

— Рассаду не трожь! — перехватив взгляд своих товарищей, предупредил Дымов.

— Да что им будет, выпьем, я на место поставлю... не пропадут твои помидоры, — освобождая стаканы от земли, парировал решительный Генка. — И потом, ты с рассадой опоздал — июль на дворе.

— Это не помидоры, а лимоны... афганские... кожура сладкая, — невнятно объяснял хозяин рассады, пока Легостаев промывал освободившуюся тару водой из графина.

— Жаль, не поспели, а то бы закусили, — стряхивая на пол капли, заметил Генка.

— Знаешь, Юра, — это уже подал голос Герман, — а ну, давай, распечатывай свой сухпаёк.

— Вскрывай, не жопься, — поддержали Германа его друзья. Афганец молча кивнул головой. Тут же большая картонная коробка была водружена на середину стола и в мгновение ока разлетелась в клочья. То, что гости увидели внутри, потрясло их до глубины души. Стандартный дневной сухой паёк десантника спецподразделения содержал невиданные никем доселе деликатесы: балыки красной и белой рыбы, крабов в собственном соку, нарезку финского сервелата, икру чёрную, галеты, кашу с тушёнкой и даже таблетки сухого спирта.