Страна коров - [177]
– Слушайте, – сказала нянечка. – Ваш друг – под наблюдением. Он не выдержит долгой транспортировки. И его еще не выписали из этой больницы. Выйдет он отсюда еще не скоро. Уж явно не сегодня. Поэтому вам придется составить другие планы. Получше.
– Но он же всего-навсего хочет домой! Многого ли я прошу? То есть разве не этого хотел бы любой человек в его состоянии? Не этого ли заслуживаем мы все? Места, где жить? Где спать? И читать? Спокойного места, где предаваться теплым воспоминаниям? Места под солнцем, которое отличается от всех остальных холодных мест на свете, которые не дом? Неужели так трудно понять, откуда человек? И куда хочет попасть? Неужто трудно отыскать в себе сочувствие к человеку, который сейчас здесь, без жены и против своей воли – и очень, очень далеко от своего дома?!
– Не повышайте на меня, пожалуйста, голос.
– Простите!..
– Вашему другу требуется серьезное медицинское обслуживание. В нашей больнице он находится под пристальным наблюдением. Он не поедет домой, пока этого не одобрит его лечащий врач. А врач не одобрит такого еще какое-то время…
Упав духом, я пошел прочь от медсестринского поста. Впервые со своего приезда в Коровий Мык я чувствовал, что хочу чего-то недвусмысленно. Теперь, после стольких дней и ночей, стольких бесформенных переживаний я хотел этого больше чего бы то ни было. Я хотел того, чего хотел Уилл, а Уилл хотел поехать домой. Все было вот так самоочевидно. Отнюдь не наглое требование. И не подрывное. Но оно было явно недопустимо. Он не мог уехать из больницы сейчас, и этого не изменят никакие уговоры. Однако, стоя посреди санированной больницы, куда привезли умереть его жену, я поклялся себе, что всенепременно достигну ради него этой цели. Так или иначе, но я привезу его домой.
И я пошел обратно.
– Послушайте, – сказал я. – Я целиком и полностью понимаю ситуацию. И мне жаль, что я ранее повысил на вас голос. Я уже некоторое время не сплю – вообще-то несколько месяцев – и немножко взвинчен. В этом виноват я, и только я. Но, быть может, мы бы могли попробовать еще кое-что напоследок… Как знать, не достигнем ли мы некоего компромисса?
– Компромисса?
– Да, быть может, где-то в конфликтах нашего дня мы с вами могли бы отыскать примирение, которое окажется действенным для нас обоих?
С бесстрастием во взоре женщина внимала моей мольбе. Как полагается истинному неравнодушному профессионалу, она выслушала мой план. И когда он был изложен, она высморкалась в салфетку и сказала:
– И все, что ли? Таков ваш новый план по доставке вашего друга домой?
– Да. Это мой пересмотренный план.
– Не покидая больницы?
– Да.
Женщина сложила салфетку и бросила ее в металлическую урну за своим медсестринским постом.
– Я посмотрю, что здесь можно сделать. Но имейте, пожалуйста, в виду, что как профессионал я давала клятву Гиппократа…
Женщина пояснила, что ей потребуется проконсультироваться с лечащим врачом, и ушла. Двадцать минут спустя она вернулась и проинформировала меня, что мой план одобрен, и еще через несколько минут явится санитар, чтобы помочь приготовить Уилла к путешествию, а нам будет позволено доставить нашего друга в затребованное им место.
Нам разрешат отвезти его домой.
И вот так, немного позднее половины второго в палату Уилла вкатили кресло-каталку, и санитар помог устроить его на сиденье. К этому времени старейший штатный преподаватель был переоблачен в свой учительский костюм – твидовый пиджак, коричневые штаны и красный галстук-бабочку, – а на коленях держал свою верную федору. Оттуда санитар выкатил его из палаты, вдоль по длинному коридору, мимо медсестринского поста, в лифт и на четыре этажа вниз, в больничный вестибюль, где сквозь стеклянные двери главного входа ему мельком удалось увидеть вдали голубое «звездное пламя», безмятежно ждавшее на стоянке.
– Прекрасная машина, – сказал Уилл.
– Это уж точно, – согласился с ним я.
– Таких машин больше не делают, Чарли.
– Еще бы, мистер Смиткоут. И надеюсь, вы не против, что мы ее позаимствовали, чтобы приехать сюда?
– Нет, конечно. Вы сделали то, что были вынуждены. Только постарайтесь, чтобы она обратно добралась в целости и сохранности…
Мы втроем постояли несколько душещипательных мгновений, любуясь машиной через стеклянные двери. Затем, развернув кресло в противоположную сторону, санитар покатил Уилла прочь от входа в вестибюль, вдоль по коридору мимо рентген-кабинета, вдоль отпечатков детских рук, мимо родильного отделения и прямиком в кафетерий, где посреди суеты уже пребывала обеденная толпа.
– Они там… – сказал я, и санитар направился в ту сторону – и подкатил каталку прямо к столику, за которым со своими обеденными подносами под табличкой «НЕ КУРИТЬ» ждали Бесси и Рауль.
– Профессор Смиткоут! – произнес Рауль.
– Здрасьте, Уильям, – сказала Бесси. После чего, поведя рукой и показывая на столик с ровно стоящими подносами, продолжила: – Добро пожаловать домой…
– Лучше не выйдет, – прибавил я. – Смотрите, тут даже табличка «НЕ КУРИТЬ» есть!..
Уилл слабо улыбнулся, узнав ее. Затем повернулся сказать спасибо санитару, который довез его аж досюда, из его холодной палаты до столика в кафетерии.
