Страна коров - [162]

Я встал.

– Это Чарли, – сказал доктор Фелч. – Наш координатор особых проектов. Личность, несущая наибольшую ответственность за все, что вы испытаете на этой неделе…

Меня приветствовали сдержанные аплодисменты. Выхватив из кармана рубашки носовой платок, я стер еще один потек слюны у себя со рта. После чего снова сел.

– …Соратники по образованию из Коровьего Мыка… – продолжала женщина. – Примите, пожалуйста, к сведению, что мы прочли декларацию вашей миссии и сочли ее убедительной. Мы видим, что вы продвигаетесь гигантскими шагами к исправлению своих недостатков, и мы знаем, что к своим обязанностям профессиональных работников образования вы относитесь всерьез. Особенно нравится нам, что темой нынешней недели вы избрали местную – ту, что прославляет уникальную культуру региона Коровий Мык. Поездка до кампуса оказалась довольно неожиданной и, я должна сказать, вполне приятной. Также мы понимаем, что в пятницу, двадцатого, состоится кульминационное событие, и мы с нетерпением ждем и его тоже. Наконец хочу сказать только, что вам не следует позволять тому, что мы решаем судьбу вашего колледжа – быть может, судьбу всего вашего сообщества, – влиять на то, как вы воспринимаете наш визит. Хотя вы нас будете видеть в кампусе следующие пять дней, большая просьба – относитесь к нам так же, как к любым другим гостям вашего кампуса. Ведите себя естественно. Будьте искренни. Воспримите то время, что мы здесь проведем, как любую другую неделю легендарной истории общинного колледжа Коровий Мык.

Женщина примолкла. Затем сказала:

– А… чуть не забыла… – При этом она сняла с носа очки и с важностью оглядела аудиторию. – Веселого Рождества!

Все рассмеялись.

После нескольких финальных вопросов из публики аккредиторы собрали свои вещи и направились начинать аккредитацию.

* * *

Это было в понедельник утром. В понедельник днем на большой парковке рядом с планетарием провели парад винтажных грузовиков. Во вторник Марша Гринбом устроила демонстрацию йоги, на которой аккредиторов учили дышать друг другу в ноздри и изгибать спины на манер скептических кошачьих. Аккредитационные собеседования с глазу на глаз начались позже тем же утром, и я из своего кабинета принимал корректировки по тем, что уже состоялись. Вести сочились через дуплексную рацию, и становилось очевидным, что аккредиторы тщательно прочли наш самостоятельный отчет и при замахе не сдерживались. Одна женщина пытала нашего сотрудника бухгалтерии насчет чрезмерной стоимости хлорки, применявшейся в плавательном бассейне; другая желала знать, почему у ног ковбоя с арканом плавает так много дохлых карпов; третья спрашивала, почему, если у преподавательского состава и сотрудников после строительства стрелкового тира и закрытого полигона действительно повысился уровень удовлетворенности, мы недавно потеряли еще одного работника – лауреата премий, нашего только что нанятого преподавателя политологии, всего лишь после одного бесплодного семестра; а еще был седеющий джентльмен, который, пролистав лекцию о нравственном релятивизме, возложил тяжелую длань на плечо нашей этички и отеческим тоном заверил ее, что конец света отнюдь не настанет, даже если Коровий Мык потеряет аккредитацию, – что профессионал с ее регалиями может рассчитывать на то, что ему найдется место в любом общинном колледже страны. Сэм Миддлтон меж тем познакомился с почетным профессором, и эти двое направились к нему в кабинет на собственное собеседование, где на особом заседании за закрытыми дверями два поэта – один штатный и лауреат премий, другой праведный и непримиримый – обсудят разнообразные и студентоориентированные способы, какими наш колледж оценивает собственные процессы оценивания.

– Вы не станете возражать, если я поприсутствую на этом обсуждении? – осведомился я у почетного профессора, надеясь смягчить любые возможные стычки между ним и Миддлтоном.

– Стану, – ответил он весьма холодно. – Это тема для него и меня. Без обид, друг мой, но сие будет изысканье творческих умов. Молчанье против звука. Ритм против рифмы. Мужчина с мужчиной. Если у меня возникнут какие-либо вопросы об управлении образованием, я дам вам знать… – Профессор закатал рукава и устремился в кабинет Сэма Миддлтона.

Наутро в среду устроили родео – под несмолкаемые охи и ахи, а позже в тот же день аккредиторы пригласили кампус на срединедельный форум, на котором комиссия отбивалась от вопросов из публики на темы, относящиеся к ведомственной экспертной оценке. Один за другим члены комиссии высказывали свои взгляды на сам процесс, на упадок интеллектуальной цельности и критического мышления, на последнее решение Верховного суда касательно высшего образования, принятое пятью голосами против четырех, и на ослабление роли гуманитарных наук – и классики в частности – в международных делах. Когда это состоялось, один студент-старшекурсник, шестой год доучивавшийся, чтобы получить двухлетнюю степень, попросил аккредиторов прояснить их личные позиции относительно любви.

– Позиции? – отреагировала председатель комиссии, внезапно вся смешавшись.

– Да, позиции. Какова позиция вашего тела относительно любви? Иными словами, не могли бы вы, пожалуйста, сообщить нам – согласно тем меркам, с которыми вы подходите к нам на этой неделе, – что на самом деле