Страна клыков и когтей - [98]

Сняв туфли, Джулия поболтала ногами в воде. Мимо пронеслись скейтбордисты. Детский смех окатил ее радостной волной. Подманивая ломтиком картошки белку, она тщетно старалась выбросить из головы то, чем мучило ее воображение: тот факт, что все больше монтажеров не являлось на работу. Сама она теперь не оставалась в здании после захода солнца, но с приближением сумерек начала ощущать присутствие коллег вокруг: каждый — версия Ремшнейдера, глаза у них мертвые, как лед, спины сгорбленные, головы заполнены какими-то ужасными шепотками с пленок. Поначалу ей неприятно было стучать в запретные двери. Не хотелось найти еще один свежий труп. Но тишина сводила ее с ума. В начале мая она стучала во все двери по коридору — никакого ответа. Когда она пожаловалась начальнику, он покачал головой и без тени уверенности сказал:

— Время года такое. Больше половины в отпуске.

И у него тоже глаза были мертвые или умирающие. Больше в двери она не стучала. Она ждала, что постучат в ее. Муж называл это диковинным рецидивом давней паранойи времен «Уэзер Андеграунд», когда по ночам в дома врывались федералы с ордерами на обыск. Сыновья же только смеялись и говорили, что мама сбрендила.

Но она не выжила из ума. Отсутствие монтажеров было не единственным доказательством. Все меньше являлось на работу продюсеров. Они знали, что-то дурное стряслось на двадцатом этаже. Они знали, что техника полетела, и свой материал придется отдавать внештатникам, пока техники сети не уладят проблему. Знали они и то, что монтажеры заболевают, будто плоды на зараженных деревьях. Продюсеры чуяли, что станут следующими, поэтому поступили, с их точки зрения, логично: разумный человек подправил бы резюме и начал бы подыскивать новое место работы (что само по себе немыслимо, ведь если бросишь «Час», все в мире вещания поймут, что твоя карьера пошла под уклон), они подстраивали все так, чтобы их сюжеты удерживали их подальше от Нью-Йорка.

Джулия размышляла об их привилегиях и удаче. По роду своей деятельности продюсеры могут путешествовать. Могут перемещаться. Они свободны. Монтажеры привязаны к креслам среди теней своих комнат. Они рабы.

— Можно к вам присоединиться?

Это был Остин Тротта, одетый в жилетку хаки и клетчатую рубашку с короткими рукавами. В руке у него была тарелка греческого салата, но Джулия сразу поняла, что ее ждет не светская беседа. Он пришел поговорить о бедах «Часа». В этот момент его морщинистое лицо показалось ей бесконечно добрым, таким кажется лик Господа пятилетней девочке. Бог не отвернулся от нее.

Открыв пластиковый контейнер с ленчем, он горестно воззрился на вялые кубики феты и обмякшие анчоусы.

— Хотите поменяться?

— Нет уж, спасибо, — рассмеялась она.

Поняв, что ему тяжело будет сесть на пирс, она предложила перебраться на ближайшую скамейку.

— Я хочу извиниться, — начал он.

— За что?

— Прошлой осенью вы пытались предостеречь меня о румынских пленках, а я отказался слушать.

Она совсем про это забыла. Столько всего случилось с тех пор.

— И решили заговорить о них через полгода?

Сейчас, когда он сидел рядом на скамейке, она поняла, как одиноко ей было последние месяцы. В его взгляде она прочла, что он тоже видел и слышал разные странности и что ему тоже не с кем поделиться.

— Что-то дурное пришло на двадцатый этаж. Что-то ужасное.

— Да, — кивнула она.

Тротта рассказал все. Кое-что ей уже было известно. Как и остальные, она слышала о скором возвращении Эвангелины Харкер. Она тоже знала, что Эдвард Принц ведет себя странно, что он окопался у себя в кабинете, но не соотнесла этот факт с событиями в монтажном отделе. А когда Тротта заговорил про встречу со Стимсоном Биверсом, ее пробрал озноб — такого глубокого страха она еще никогда не испытывала.

— Кто-нибудь помимо Принца видел этого вашего подпольного бандита? — спросила она.

— Должен был. Вероятно, его видел Биверс. Вопрос в том, стоит ли мне с ним встречаться?

Нерешительность Тротты ее удивила. Он пришел к ней не только за сочувствием. Он не знает, что делать. В ответ она рассказала обо всем, что видела и слышала с осени: про шумы в машинах, про отсутствие в коридорах монтажеров и продюсеров, про слова, звучащие во время прогонов, про распространение заразы.

— Мне нужно кое-что знать, — сказал он вдруг.

Она заметила в его взгляде отблеск подозрения. Впрочем, и собственные ее мучили.

— Ладно.

— Вы знаете, что я имею в виду, говоря о голосе?

Она знала.

— Названия каких-то мест.

— Кто еще знает? И вообще знает ли кто-нибудь?

— Боб Роджерс думает, что знает. Я давно сказала ему, что у нас проблема, но он списал все на происки сети и заявил, что единственное наше спасение — съежиться и сопротивляться молча, как Мартин Лютер Кинг. Он в самом деле произнес эти слова. Честно говоря, я обращалась в администрацию сети, но там всем плевать. Им эти проблемы на руку, ведь помогут избавиться от Роджерса. Мне велели не волноваться. Сказали, что проведут доскональное внутреннее расследование. А пока наняли монтажеров со стороны, чтобы они резали и монтировали наши сюжеты в вещательном центре.

Она сразу поняла, что эти новости об администрации глубоко заинтересовали Тротту. У него были собственные подозрения.