Страна клыков и когтей - [17]

— Увидим. Вы также сказали, что вас нельзя назвать румынским националистом. Что вы имели в виду?

— А то, моя дорогая, что я даже не румын. Так что едва ли я сойду за румынского националиста.

— Кто же вы тогда? Кто вы по национальности?

Он снова странно хмыкнул — как ковыль прошелестел на пустоши.

— Силы небесные, это длинная история.

— И все-таки. Мне нужно хотя бы что-то.

— Моя родня… — Он прокашлялся. — Ничего конкретного я тут сказать не могу. Если вам обязательно знать, во мне кровь того народа, который мигрировал из Центральной Азии через Кавказ в Европу. Я скиф и хазар, осетин и грузин, молдаванин и монгол.

Признаюсь, подобная туманная родословная вызвала у меня недоверие.

— Что мне делать? Двести языков Кавказа бормочут во мне ночи напролет. Византия еще отражает набеги печенегов. Булгары ведут постоянную войну с Новгородом. Я — дорога, по которой прошли все народы. Это прискорбный факт. Как бы мне хотелось быть румынским националистом! Проще простого. Носи зеленое. Зарежь пару венгров. Может, еврея в придачу. — Он резко хлопнул в ладоши. — Вот вам и ответ.

— Но имя у вас румынское, — не унималась я.

— Имя? — Он в отчаянии воздел руки. — Наверное, нам все-таки нужно отказаться от этой идеи.

Я невольно ему поверила. Или точнее хотела поверить. Он, возможно, не в себе, но скорее всего именно тот, за кого себя выдает. И вообще я гордилась тем, что унаследовала упорство отца: если тут есть сюжет, он будет мой.

Мы заключили сделку. До Пойана Брасов час езды, и Торгу настаивал, что выехать следует немедля. Он попросил, чтобы я позвонила в Нью-Йорк и сказала, что переговоры идут полным ходом. Никакие обещания еще не даны, но есть поле для компромиссов. Обсуждение их займет некоторое время и будет проходить в секретном месте в Трансильванских Альпах. Связаться со мной до конца переговоров будет невозможно.

В Пойана Брасов Торгу принадлежал отель, и он пообещал мне номер со всем возможным комфортом, чтобы компенсировать поздний час. Еще, по его словам, нас ожидает великолепный горячий обед, лучший, на какой только можно рассчитывать во всей Румынии. Потом, извинившись, он ушел в туалет, а я поднялась в номер за вещами и позвонить. Оставив сообщение на голосовой почте Локайера, я уже собралась уходить, как тут, запирая дверь, услышала звонок телефона, но к тому времени, когда я добралась до аппарата, звонивший уже повесил трубку. Я слишком много выпила вина, от духоты в номере у меня кружилась голова. Наверное, не следовало соглашаться на условия Торгу. Мне вспомнилась Клемми и ее африканские демоны. Еще минуту я помешкала в темном номере. Никак не могла найти выключатель. Мои ладони легли на холодную гладь зеркала, и я невольно отпрянула. Телефон зазвонил снова, но я и не подумала подойти. Торгу не имеет права приказывать, как мне разговаривать с начальством. Я позвоню Локайеру, как только получу хотя бы какой-то результат.

Моих сумок в номере не оказалось. В приступе паники я сорвала с кровати простыни. Все пошло наперекосяк.

Я позвонила вниз на стойку портье, и он сообщил, что мой багаж уже перенесли из отеля в машину, которая ждет у входа. Внизу, когда я проходила мимо стойки, он меня окликнул:

— Для вас кое-что оставили.

— Мистер Торгу?

— Та дама.

Он вложил мне в руку конверт. На конверте значилось имя Клементины Спенс. Разорвав его, я нашла крохотный металлический крестик на цепочке. Ее крестик. Какая наглость. Она с самого начала меня заманивала. Она из тех, кто судит других, кто верит в чистоту собственной души. Но, на мой взгляд, кольцо с бриллиантом всегда крест побьет. Земная любовь всегда побьет божественную. Земная любовь — это кожа и плоть, а я и есть плоть. Я от мира сего. Мое царство здесь. «Это в тебе алкоголь говорит, — одернула я себя. — Ну и пусть, ведь она меня разозлила». Портье выжидательно смотрел на меня. Его глаза расширились от беспокойства. Он выклянчивал чаевые. Выудив из конверта цепочку, я ее надела. Портье я оставила пять американских долларов. Роберт назвал бы это излишней щедростью. Но я бываю чересчур щедра и надеюсь, что этот факт мне зачтется.

8

Шоссе змеилось по темным предгорьям Альп. Торгу молчал. Я несколько раз поглядывала на его лицо в зеленоватом свечении приборной доски, и оно казалось мне болезненным и достойным жалости. Ехали мы в стареньком «порше» с кожаными сиденьями, но… Торгу не следовало вести машину самому по таким темным, лишенным фонарей дорогам. Ему следовало бы взять водителя. Почему он этого не сделал? Не предостережение ли это, что рядом со мной не известный преступник, а самозванец? Но пока, поверив ему, я ничего не теряла, а потому обдумывала дальнейшую стратегию.

Я знала, что заманить его на интервью и выманить у него информацию будет непросто. Мы станем препираться из-за каждой мелочи, а подобные переговоры требуют времени. Предположим, он снизойдет до интервью. Тогда придется поговорить о его лице. Сможем ли мы показать его в фас или он будет настаивать, чтобы его снимали в профиль? Надо ли размывать кадр настолько, что он будет практически невидим? Или он останется темной тенью, силуэтом на фоне яркого белого света? Анонимность станет для Локайера поворотным пунктом в сделке. Станут ли зрители смотреть целый сюжет про человека, которого не смогут увидеть воочию? Но если нам удастся посадить его лицом к объективам и подвигнуть на детальное интервью, мы, возможно, раскопаем всю тайную историю этих краев. То есть если он и правда заговорит, а то ведь может проглотить язык и замкнуться. Или перевернет все интервью так, чтобы отрицать любые свои связи с преступным миром. Или начнет выставлять себя мучеником, жертвой политических репрессий и ничем больше. Но игра стоит свеч. Таково мое профессиональное мнение.