Страна клыков и когтей - [106]

Ваш всегда правдивый

Стимсон

Стимсон, увы, это мое последнее письмо. Последуй совету наложницы. Беги из этого места. Если я найду тебя, никакие извинения не будут предложены и не будут приняты.

Я.

К черту Эвангелину Харкер, решила Джулия Барнс. Пора брать дело в свои руки, пора переходить к решительным действиям. Прошло по меньшей мере лет тридцать пять с тех пор, как она в последний раз вспоминала своего поставщика боеприпасов Флеркиса. В те дни она встречалась с ним почти регулярно, и он ни разу не сдал ее властям, даже сам, насколько ей было известно, не попал в поле зрения федералов. Вот насколько он шифровался. И существовало целое сообщество подобных ему американцев. Они сформировали истинный мир подполья, альтернативную вселенную с банками, магазинами, пекарнями и пансионами для тех, кого идеализм толкнул на сопротивление правительству США. Оглядываясь назад, Джулия думала, что такой образ жизни противоречит здравому смыслу, но три года сама так жила, торчала на богом забытых явках по окраинам городков «ржавого пояса» — Джерси, Утика, Вифлеем — и ждала звонка, чтобы уехать в другой городок, где меньше шрамов капитализма, где намечается какая-нибудь акция, взрыв здания по окончании рабочих часов, или еще что-нибудь. Тогда обходилось без человеческих жертв, но страдали сотни офисов. В те дни она вращалась в кругах, к которым ее нынешние коллеги по «Часу» отнеслись бы с глубочайшим презрением или над которыми от души посмеялись бы — жизнь тривиальна как брюки-клеш. Может, все дело в том, что они слишком молоды, чтобы понять? Они, вероятно, спросили бы: «Уэзер Андеграунд» — это что, какой-то сайт о погоде? Она не обижалась, ведь сама оглядывалась на ту эпоху со смешанными чувствами — в лучшем случае со смешанными. Но за три десятилетия она ни разу не испытывала столь острой потребности возродить это прошлое ради личных целей.

Флеркис жил рядом с Гранд-Конкорс в Бронксе, и свои дни проводил, развозя на автобусе детишек из нью-йоркских школ по домам. Он никогда не входил ни в одну организацию, не связывался ни с «Пантерами», ни с радикалами. В те дни в Южном Бронксе было множество акупунктурщиков, любивших Хо Ши Мина, проповедников с пушкой в кармане, ветеранов Вьетнама, практиковавших буддизм — сплошь приятели Джулии, но отбросы общества для Флеркиса, который днем водил автобус, а по вечерам торговал оружием и взрывчаткой. У него было четверо детей от жены с Ямайки по имени Джейзи, и всех их надо было кормить. Джулия относилась к нему как к данности, кубику в конструкторе реальности, которого темные силы предпочитают избегать или игнорировать — это было одной из главных причин (в дополнение к ее умению монтировать кино), почему ее так ценили воротилы движения. «Пора брать дело в свои руки», — говорили ей, когда наступало время. Фамилия Флеркис была псевдонимом и, по всей очевидности, подделкой под афроамериканцев.

Но сбежав под палящее солнце в тот майский полдень, когда кондиционеры плевались с натуги и текли от ужаса, она не смогла найти никаких следов своего поставщика. Поспрашивала в округе. Несколько старушек вспомнили «африканского джентльмена» и его жену Дейзи, хотя фамилия Флеркис им ничего не говорила. Конечно, она была настоящей не более, чем ее собственная, то есть так называемый Флеркис напрасно искал бы так называемую Сьюзан Киттенплен.

День клонился к вечеру. Сыновья уже, наверное, вернулись домой. Мужу требуется ужин и общество. Нельзя вечно слоняться по Бронксу, преследуя фантом. Джулия сама понимала, насколько тщетны ее поиски. Ей нужно было приободриться, и Флеркис тут бы помог. Он напомнил бы ей о том времени, когда она шла на крайние меры, чтобы залечить жестокие раны. Деморализованная, Джулия вернулась на вокзал. В семь вечера температура на Гранд-Конкорс поднялась почти до девяноста пяти градусов по Фаренгейту. «Что за жалкая планета, — думала Джулия. — Убейте нас, и делу конец». Попрошайки распадались в жарком мареве. Шелест голосов накатывал и стихал шипением, клацаньем и лязгом шумного и умирающего дня. Урча, подкатил по рельсам поезд. Она моргнула. В последнее время, закрывая глаза, она видела страшные вещи, поэтому старалась не смыкать веки. Поезд втянулся на станцию, двери открылись, Джулия потерла глаза. Кто-то тронул ее за плечо.

— Сьюзан? — поинтересовался престарелый «африканский джентльмен».

22 МАЯ, 10:15

Скоро придет Торгу, поэтому необходимо успеть записать эти мысли.

Никак не могу стряхнуть ощущение, что это, возможно, мое последнее утро на белом свете. Глупость какая. Когда я был ребенком, у меня случались такие ложные предчувствия. Я рассказывал маме, а она винила учителя, что он растравливает мою природную мрачность книжками с несчастливым концом. Каким-то образом я это перерос. Позже, во Вьетнаме, я недолгое время дурачил себя, будто наделен даром предвидения и могу предсказать час и минуту собственной смерти. Я умел выискивать знаки, как одна моя незамужняя тетушка, и в голове вдруг вспыхивало озарение: я умру в кустах; я умру в пятницу; я никогда не увижу ту или эту женщину. Потом, как в детстве, игра в угадайку утратила свою власть. Но сейчас с удвоенной силой вернулась, поэтому спешу составить новый вариант последней воли и завещания.