Страна городов - [5]

С помощью нехитрых методов расследования, определил ближайшего на момент совершения «преступления века» к месту происшествия, им оказался господин Антон Иванович Рябчиков 12 годов от роду, воспитанник интерната «Звезда», вельми гораздый на всяческого рода каверзы и пакости субъект, чистосердечно и признавшийся под давлением неопровержимых улик, в частности – показаний поварихи, видевшей его на раздаче, и остатков соли в кульке, в самый трагикомический момент выпавшей из его кармана, в совершении данного правонарушения. Деяние сие, с точки зрения заместительницы директора лагеря, где нас разместили первоначально, — совершенно вопиющее и ни к какие рамки не вписывающееся, он «содеял» вкупе с господином Финкелем, Романом Эммануиловичем, шустрым его приятелем и погодком, между виртуозной игрой на гитаре и скрипке разнообразившим свой скудный досуг изобретением способов избавления от скуки окружающих и приятелей. Причем Рома признался сам, заявив, что шутили вместе – вместе и ответят.

Нахалы стояли рядком и зыркали на меня бесстыжими зенками, ожидая ответа на сакраментальный вопрос: «И чо вы нам теперь сделаете? Детей бить низ-зя, а в интернат вы нас одних не отправите…» Глядя на эту парочку, Антон Ким, отличающийся острым как бритва языком от своего брата, не преминул беззлобно заметить: «Дмитрий Сергей-ч, глядите – как иллюстрация к статье о смычке американского капитала с сионистами стоят – рожи хитрож… Один черный, другой белый – два веселых гуся! Хоть картину в тему пиши! Теперь нам всем из-за них покоя лагерные не дадут, будут носы совать…» Рябчик, к слову, от папы – студента из жаркого Сенегала, что ли – точно он и сам не знал, откуда, имел антрацитово-черный цвет кожи, а Финкель… ну, и так понятно на кого он был похож… Кем был – на того и похож. Ангельскую внешность мальчика из приличной еврейской семьи, с тонкими чертами породистого лица и прекрасными темными семитскими очами – глазами их просто не повернется язык назвать портил развивающийся горб, полученный мальчиком в детстве в результате автоаварии, унесшей его отца и маму, и приведшей неисповедимыми путями в интернат «Звезда».

— Верно, — ответил я им, — не отправлю. И не подумаю даже – потому, хотя бы, кто будет нам бытие разнообразить мелкими пакостями, ума не приложу. А так – все в порядке, и цирк не уехал, и клоуны на месте.

— И чо?

— А ничо. Вот вам, голубчики, на выбор два варианта. Продукт портить нельзя – это сколько же вы, пакостники, ценной соли впустую перевели? А чайник ценного чая? Вот, чтобы добру не пропадать, вы его сейчас и до-употребите по прямому назначению.

— Это как это? — опешили фулюганы.

— А вот так. Вовнутрь употребите, с удовольствием, или без – мне безразлично. Вы ведь добились того, что все вожатые, из тех кто сидел за столом с вашим кулинарным творчеством ознакомились? Добились – попробовали все. В чайнике еще половина осталась – вот ее вы и поделите между собой, и выпьете поровну – чтобы обидно не было никому.

— Да ее же пить нельзя! — завопили диверсанты.

— Да что вы говорите? А как же она в чайнике оказалась? Выходит, вы, господа, на манер партизан Отечественной решили персонал лагеря отравить? В эсесоцы их записали?

— А чего они… — протянул Рябчик.

— Что "чего они"? Душат души прекрасные порывы? Итак, либо вы сейчас же допиваете свой эксклюзив – до дна, господа гусары, до дна-с, либо…

— А что "либо"? — обрадованно встрепенулись деятели антипедагогического террора.

— Либо я попрошу в медпункте клизму, и на глазах ваших товарищей, перед лицом, так сказать, как говорили в стародавние времена, устрою вам клизму тем же напитком, — устроит, узники совести, герои подполья?

Узники пригорюнились, но пересчитав в компьютерах, что в верхней части организма находятся, возможные варианты, а также последствия второго варианта в виде резкого падения авторитета, понуро кивнули вихрастыми головами, шагнули к столу, где в стаканы были разлиты остатки злополучного содержимого чайника. Зажмурившись, пацаны похватали стаканы, и на выдохе, заранее приготовившись, наверно, к противному вкусу, хватили… по стакану вполне себе нормального слегка теплого, правда, несладкого чая, замененного по моей просьбе в том же пищеблоке, потихоньку Федором Автономовым – старшим из ребят, моим помощником в кружке исторического фехтования.

Полюбовавшись на слегка очумевших диверсантов, я, изобразив церковно-диаконский бас, спародировал что-то наподобие молитвы:

— И увидел ангел Божий, что раскаялись засранцы, и не стал он их казнить поносом и блевотой, претворил им чай соленый во стаканах в обнаковенный. Аминь.

Наша компания, собравшаяся вокруг, и внимательно наблюдавшая за ходом экзекуции, покатилась со смеху. Немного погодя и проморгавшись, к общему смеху присоединились и виновники. Посмеявшись немного, я жестом остановил ребят и порекомендовал окружающим обдумывать последствия своих поступков, и примерять их на себя, прежде чем совершить. Напомнил и слова Писания, хоть и не шибко верующий человек, о том, что относиться следует к людям так, как хотел бы, чтобы относились к тебе самому, и – какой мерой меряете так и вам отмерено будет. Думаю, парни задумались хотя бы.