Страна Гонгури - [15]

Сначала все увидели приближающийся свет. Не зная, что это, все в страхе упали наземь — ожидая смерти. Когда все подняли головы — перед ними стоял давно ушедший, держа в руке звезду. Свет звезды озарил землю до самого последнего темного угла — и люди со стыдом увидели, как убога их жизнь.

Слабые духом и устрашившись перемен, они решили утопить звезду в болоте — чтобы вернулась тьма, вместе с привычным покоем. А человека — изгнать или убить, если он не захочет стать как все. Но когда подступили они, поднял человек руку — и вспыхнула звезда, спалив лучами устрашившихся. И сказал он — пойдем туда, где светит солнце, текут чистые реки и растут леса. Но не двинулся никто, боясь трудного пути. Принесший свет мог идти один — но любил он свой народ.

И приказал он — следуйте за мной. Пришлось ему покарать еще нескольких — во имя счастья всех. Пошли люди через горы и леса, терпя бедствия и отбиваясь от диких зверей, и роптали они — но горела звезда в руке впереди идущего, указывая путь. Пришли наконец они в благую землю, где светило солнце и рос хлеб. И тогда идущий впереди упал и умер, и увидели вдруг все, что звезда сожгла ему руку дочерна — но не бросал он светило, потому что любил свой народ. Тогда лишь поняли люди, что сделал для них этот человек — и поставили они ему каменный памятник, стоять которому века, и на котором золотом начертано имя его.

А может быть, не было и памятника — забыли его, или вовсе бранили, жалея павших в пути; но жил отныне его народ в той благой земле — и не нужна была герою иная награда.

Э, да ты что, записываешь? Слова мои — зачем? Ну-ка, покажи!

Гелий смутился. Тетрадь была его личным секретом. Но он знал, что у революционера от товарищей не должно быть тайн.

— Я тут с начала похода записываю… — сказал он — как дневник, и вообще… Гонгури про будущее писал — а я про наше, что видел и слышал.

— Зачем?

— Чтобы вспомнить. Когда коммунизм настанет, и спросят те, живущие в светлых городах, как все начиналось… Прочтут — а на страницах мы. Я, вы, ребята — все, кто заслужил. И будет — как если хоть малая частичка нас еще жива. И будет жить — пока нас помнят.

Втайне Гелий мечтал увидеть сам. Хотя бы самое начало. Как сидит он, пусть уже старый и пораненный, совсем заслуженный, в зале Дворца Свободы, а вокруг него — красивые, молодые, совсем другие люди, как в романе Гонгури. Он рассказывает им о революции, о славных боях и походах — как сейчас товарищ комиссар — и его слушают, так же восторженно затаив дыхание. Но об этой мечте он не говорил никому — боясь, что ее тоже признают «ячеством».

— Ладно! — сказал товарищ Итин — а сказку дарю. Жаль, не вышел товарищ тот с каторги Карской — вместе бежали, но не все дошли. Одно утешение всем нам было — в бараке после отбоя истории его слушать. Пусть хоть что-то не только в памяти — и на бумаге останется: красившее запишешь, не моими корявыми словами. Хотя без идеи правильной — кому красивость нужна?

Вернулись посланные на разведку.

— Мальчишки! — доложил старший — жгли костер на вершине холма. Как нас увидели — так в поле все, как зайцы; мы кричали вслед, что не тронем — да куда там! А холмы здесь странные — ровные и одинаковые, как куличи.

— Это курганы — сказал Гелий — здесь граница была. Дикая Степь это место называлось, отсюда веками татары набегали. На вершинах курганов всегда стояли дозоры, даже в мир — чтобы, увидев вдали орду, зажечь огонь. На соседнем кургане, заметив свет или дым, тоже зажигали костер — и так по всей степи. Князья выступали с дружиной, мужчины брали оружие, а женщины, дети и негодные к бою укрывались в городищах за стенами.

— Те князья тоже эксплуататоры были — сказал Итин — феодалы, сами народ грабили, не хуже татар. А кто тебе это рассказал?

— Отец — ответил Гелий — по вечерам вместо сказок он рассказывал мне что-то полезное — из истории, географии, или как делаются вещи. Старался научить меня всему — что сам знал.

— А кто он?

— Профессор университета — ответил Гелий — но он наш, за революцию всей душой. Из старых наших интеллигентов — всегда говорил о долге перед народом, и служении ему.

— А сейчас с ним что?

— Не знаю.

— Это как же? — спросил Итин — глянь, ребята все пишут, чтобы завтра с обозом отправить — на войне вести из дома, первое дело. Это ничего даже, что профессор — если за народ.

— Он мой отец — ответил Гелий — очень хороший и правильный. Всегда был прав, уча как надо. На деле прав — что после подтверждалось. Но выходило — я должен был слушаться, а не решать сам. Вот почему я ушел — чтобы вернуться, уже с ним наравне. С маузером на боку и звездой на фуражке. А до того — пусть он лучше не знает.

— Что ж, дело — сказал Итин — но все же напиши. Просто — чтобы знал, что ты жив. А то — война. Когда никто не ждет, плохо — но когда ждет и не знает, еще хуже.

Костер догорал. Закончил еду, бойцы расходились — пора было подумать о ночлеге, завтра надо было подняться с рассветом — и тем ценен был каждый час сна. Кто-то спускался к реке вымыть котелок, кто-то шел уже в сарай устраиваться спать. Завтра ожидался еще один день похода, такой же как и все. День — для дела революции, без лишних красивых слов.