Страхи мудреца - [38]

Я замялся.

— Она обладает еще множеством сложных побочных действий. Перечислить их все?

Арвил покачал головой.

— В медику пришел пациент, жалующийся на боли в суставах и затрудненное дыхание. Он испытывает сухость во рту и утверждает, что чувствует сладковатый привкус. Жалуется на озноб, но на самом деле потеет и его лихорадит. Какой диагноз вы ему поставите?

Я набрал было воздуху, потом замялся.

— Магистр Арвил, ставить диагнозы в мои обязанности не входит. Я бы позвал кого-то из ваших эл'те.

Он улыбнулся мне, вокруг глаз разбежались морщинки.

— Верно, — сказал он. — Но, чисто в учебных целях, — как вы думаете, что с ним?

— А этот пациент — студент?

Арвил приподнял бровь.

— А как это влияет на цены на масло?

— Ну, если он работает в артной, это может быть литейная лихорадка, — сказал я. Арвил вскинул бровь, и я добавил: — В артной легко можно отравиться металлами. Такое случается редко, потому что обычно студенты хорошо подготовлены, но человек, работающий с раскаленной бронзой, всегда может вдохнуть смертельную дозу паров, если не будет осторожен.

Я видел, как кивает Килвин, и радовался: мне не пришлось сознаваться, что знаю я все это только потому, что сам словил литейную лихорадку не далее как месяц тому назад.

Арвил задумчиво хмыкнул, потом указал на другой конец стола.

— Магистр арифметики!

На левом конце стола сидел Брандье.

— Сколько пенни вы получите с таланта, при условии, что меняла берет четыре процента? — спросил он, не поднимая глаз от лежащих перед ним бумаг.

— Каких именно пенни, магистр Брандье?

Он поднял голову и нахмурился.

— Мы пока еще в Содружестве, если я правильно помню!

Я принялся считать в уме, основываясь на данных из тех книг, которые он выложил в архивах. Это были не те курсы обмена, которыми пользовались ростовщики, это были официальные курсы валют, которыми пользовались государства и финансисты, чтобы иметь возможность лгать друг другу на общей почве.

— В железных пенни — триста пятьдесят, — сказал я, потом добавил: — И еще один. С половиной.

Брандье оторвал взгляд от бумаг прежде, чем я успел договорить.

— Золото вашего компаса указывает на двести двадцать, платина — на сто двенадцать, а кобальт — на тридцать два. Где вы находитесь?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Ориентация по триметаллическому компасу требовала подробных карт и сложных тригонометрических расчетов. Обычно этим занимались только моряки и картографы, и для расчетов они пользовались готовыми подробными картами. Я и компас-то живьем видел всего два раза в жизни.

Либо этот вопрос обсуждался в одной из книг, которые Брандье выложил для подробного изучения, либо он был нарочно придуман затем, чтобы вставить палку мне в колесо. Поскольку Брандье с Хемме были друзьями, то скорее второе.

Я закрыл глаза, мысленно представил себе карту цивилизованного мира и постарался прикинуть, где это может быть.

— Тарбеан? — сказал я. — Или, может быть, где-то в Илле?

Я открыл глаза.

— Честно говоря, понятия не имею.

Брандье что-то пометил у себя в бумагах.

— Магистр имен! — сказал он, не поднимая головы.

Элодин ухмыльнулся мне ехидной, заговорщицкой улыбочкой, и меня внезапно охватил страх, что он сейчас всем расскажет о том, какую роль я сыграл в том, что мы натворили в комнатах Хемме нынче утром.

Но он всего лишь театрально вскинул три пальца.

— У вас на руках три пики, — сказал он, — а еще пять пик разыграно.

Он сложил пальцы домиком и серьезно уставился на меня.

— Сколько всего пик, а?

— Восемь пик, — ответил я.

Прочие магистры зашевелились. Арвил вздохнул. Килвин сник. Хемме с Брандье даже переглянулись и закатили глаза. Все вместе создали впечатление страдальческого долготерпения.

Элодин обвел их гневным взглядом.

— Что такое? — осведомился он, и в голосе его зазвенела сталь. — Вы хотите, чтобы я относился к этим песням и пляскам более серьезно? Вы хотите, чтобы я задавал ему вопросы, на которые может ответить лишь именователь?

Прочие магистры застыли. Им явно сделалось не по себе, они избегали встречаться с ним взглядом. Только Хемме посмотрел ему в глаза, открыто и злобно.

— Ну хорошо, — сказал Элодин, снова оборачиваясь ко мне.

Глаза у него потемнели, и голос обрел странную звучность.

Он звучал не так уж громко, но когда Элодин говорил, казалось, будто его голос заполняет собой весь зал. Другим звукам не оставалось места.

— Куда уходит луна, — мрачно спросил Элодин, — когда она исчезает с нашего небосвода?

Когда он умолк, в зале сделалось неестественно тихо. Словно его голос оставил дыру в мироздании.

Я выждал, чтобы понять, весь ли это вопрос. И признался:

— Понятия не имею.

После голоса Элодина мой казался довольно тонким и слабым.

Элодин пожал плечами и любезно указал через стол.

— Магистр симпатической магии.

Элкса Дал был единственным, кто явно чувствовал себя комфортно в парадной мантии. Своей черной бородой и узким лицом он, как всегда, напомнил мне злого колдуна, персонажа ряда дурных атуранских пьес. На меня он взглянул сочувственно.

— Что вы можете сказать о связывании в случае линейного фульманического притяжения?

Я бойко отбарабанил нужные формулы.

Он кивнул.

— Каково расстояние непреодолимого затухания для железа?