Страх высоты - [34]

Он взял тему, о перспективах которой папа писал в последней книжке. Оттуда Антон и начал. Не все удавалось, однако он рассчитывал, что закончит диссертацию к сроку.

Приблизительно в это время я получила письмо от тети Даши. Мне хочется, чтоб вы его увидели, особенно дату. Это имеет значение.

Инна достала из сумки колечко с ключами и открыла старый секретер. Там лежала целая пачка писем. Она взяла одно, верхнее:

— Вот, пожалуйста!

Мазин привычно глянул на штемпель. Письмо пришло около года назад. Соответствовала штемпелю и дата на листке бумаги.

— Все не нужно читать. Там много домашнего, вот отсюда…

Написано письмо было красными чернилами, нетвердым, но очень аккуратным почерком, какому учили в гимназиях.

"…Ты помнишь, конечно, Иннуся, что Константиновы бумаги с его последними трудами хранятся у меня. Они в целости и сохранности. Мне сейчас знающие люди говорят, что запрет на генетику снят и добрые имена ученых, в этой науке работавших, восстановлены. Не пришло ли время показать труды Константина специалистам? В них, наверно, много интересного. Это наш долг перед твоим отцом. Напиши, что ты об этом думаешь. Если согласна со мной, я перешлю тебе тетради почтой, а лучше сама привезу, а то еще могут пропасть…"

— Видите, письмо написано после того, как Антон завершил основную работу над диссертацией. А показала я ему тетради еще позже, после приезда тети Даши.

— Значит, он не мог оттуда ничего заимствовать?

— Все сложнее и трагичнее. Когда Антон прочитал записи, он пришел ко мне. Я никогда не забуду этого вечера.

Он молча разделся, вошел сюда, в комнату, и сел на диван.

— Что с тобой? — спросила я.

Антон улыбнулся через силу, достал из портфеля тетрадки и протянул мне.

— Это интересно?

— Очень.

— И можно опубликовать?

— Нужно.

Я была рада и не могла понять его сдержанности:

— Так это же чудесно.

— Конечно.

— Что с тобой, Антон?

Он еще раз попытался улыбнуться:

— Ты слышала когда-нибудь про парня из Монголии, который изобрел велосипед?

— Какой велосипед?

— Никому не нужный, деревянный. Он не знал, что велосипед давно существует.

— Ну и что?

Я начинала догадываться.

— Я тоже такой изобретатель. То, над чем я работал три года, было найдено твоим отцом десять лет назад.

— Ну и что? — повторила я, потому что не знала, что сказать.

— Ничего.

— Как "ничего"?

— Ну, пусть будет "все". Все рухнуло.

— Ты же шел самостоятельно!

— Самостоятельно ломал дрова. Представляешь, что такое деревянный велосипед?! А я мечтал о докторской диссертации.

Я нелепо листала тетрадку, в которой ничего не понимала. Произошла бессмысленно трагическая вещь. И я сказала первое, что пришло в голову:

— А если я опубликую это после твоей защиты?

Он покачал головой:

— Будет еще хуже.

— Почему?

— Всем ясно, что я имел доступ к записям. В худшем случае меня лишат степени. В лучшем… Впрочем, лучшего тут быть не может. Так или иначе, на меня ляжет пятно, которое не смыть.

— Но я могу подтвердить правду.

— Тебе не поверят. Ты забываешь, что мы с тобой сейчас одно целое. А что ты сделаешь с теми, кто будет лить грязь у нас за спиной?

Он был прав.

— Что же делать!

— Я уже сказал. Ничего. Вернее, ты должна опубликовать все, что здесь написано.

— А ты?

Сморщился, как от зубной боли.

Окончу аспирантуру без защиты. Возьму новую тему Вместо того, чтобы через год стать доктором, буду через пять лет кандидатом.

— Ты еще шутишь?

— Нисколько. Шутить сил нет, хотя это единственное, что у меня осталось.

— Нет же безвыходных положений!

— Но не все выходы открыты для порядочных людей.

— Я мог бы сказать тебе, что потерял эти тетради в автобусе или у меня украли портфель.

— Как ты можешь так говорить!

— Я только называю выходы, чтобы ты могла их оценить. Я долго думал. И как видишь, не сразу к тебе пришел. Зато я все продумал. Нужно поступить честно и напечатать работу твоего отца.

— Хорошо, — сказала я. — Пока никому ничего не говори. Я тоже подумаю.

— Вы, конечно, понимаете, что я решила?

— Да, — сказал Мазин.

— Это оказалось очень трудное и… неправильное решение. Однако поймите меня. Говорят, что лучшее решение — честное, принципиальное. Но в данной ситуации все перевернулось вверх ногами. Напечатать труд отца было правильно, принципиально и честно вообще. Но по отношению к Антону это было несправедливо. Меня возмутила нелепость и жестокость происшедшего. Опубликовать рукопись значило лишить Антона всех надежд, сбросить его в пропасть. Вы не представляете, как он мечтал об успехе. И он добился его! Сам. И вдруг все разлетается в прах.

Я спрашивала, а как бы поступил отец? И мне казалось, что он понял бы меня. Он всегда говорил, что в науке несущественно, от кого исходят открытия, кем они подписаны, главное, чтобы они достались людям. Я знала, что Антон может не оправиться от удара, и тогда он погибнет как ученый. Этого бы папа мне не простил. Но, с другой стороны, опубликовать новое открытие отца было моим долгом и моим желанием. А приходилось выбирать между отцом и Антоном. Мне было невыносимо тяжело.

Через несколько дней был день рождения Антона. Он ничего больше не говорил о рукописи и старался держаться молодцом. Утром он позвонил в музей и сказал, что хочет провести свой праздник вдвоем, у меня.