Страх отпирает двери. Дело о светящихся пальцах. Дип - [5]

– Уж лучше вы сами скажите, почему держали, – подзадорил его я.

– И скажу. Держали, чтобы провести полное расследование. Мы связались с иммиграционными властями и всеми авиалиниями, самолеты которых совершают рейсы в Майами. Ваша фамилия не значится ни в списках иностранных, ни в списках местных пассажиров, описанию вашей внешности не соответствует ни один из пассажиров, находящихся в тот день в самолетах. А вас не так–то просто проглядеть!

Я знал, что он имеет в виду. На моей голове был огненно–рыжий парик, а брови черны, как смоль. Мне никогда в жизни не встречались люди с подобным поразительным сочетанием. Такой человек сразу бросался в глаза. Сам–то я привык к необычной раскраске, хотя, должен признаться, мне потребовалось немало времени. А если к этому маскараду прибавить еще и хромоту да длинный шрам от правой брови до мочки правого уха, то какая уж тут может быть идентификация! Именно в этом маскараде и скрывался ответ на полицейский рапорт.

– Насколько мы могли установить, – холодно продолжал судья, – вы сказали правду всего один раз. Только один раз, – судья замолчал, посмотрел на юношу, который только что открыл дверь, ведущую из служебного помещения, и высокомерно вскинул брови. Ни нетерпения, ни раздражения, полное спокойствие – словно всем своим видом хотел сказать, что он, судья Моллисон, не из слабаков и намерен еще потягаться со мной.

– На ваше имя только что пришел вот этот конверт, сэр – сказал юноша и показал конверт. – Это, наверное, радиодонесение.

– Давай его сюда, – судья посмотрел на конверт, кивнул неизвестно кому и снова повернулся ко мне.

– Итак, как я уже говорил, вы сказали правду только один раз. Сказали, что прибыли сюда из Гаваны. И вы действительно оттуда. В полицейском участке, где вас держали, чтобы допросить и произвести доследование, вы забыли вот этот документ, – он сунул руку в ящик стола и вытащил что–то в голубовато–золотисто–белых тонах.

– Узнаете?

– Это британский паспорт, – спокойно сказал я. – И хотя мои глаза не телескопы, допускаю, что он принадлежит мне. Иначе бы вы не прибегли к этому концерту. Но если мой паспорт все это время находился у вас, почему…

– Потому что пытались определить, насколько вы погрязли во лжи, и убедились, что вам нельзя доверять ни на грош, – он с любопытством посмотрел на меня. – Вам, конечно, известно, что это означает? Если ваш паспорт у нас, значит мы имеем еще кое–какие сведения впридачу. Вы производите впечатление человека бесстрастного и хладнокровного, Крайслер. К тому же вы весьма опасны. А впрочем, может быть, просто–напросто глупы?

– Что вам от меня нужно? Вы хотите, чтобы я упал в обморок?

– Наша полиция и иммиграционные власти, по крайней мере в настоящее время, установили хорошие взаимоотношения с кубинскими коллегами, – он, по–видимому, не расслышал, что я пытаюсь перебить его, и продолжал: – Телеграммы в Гавану дали нам гораздо больше, чем сведения в вашем паспорте. Они содержат очень интересную информацию. Вы – не Крайслер, а Форд. Два с половиной года провели в Вест–Индии и хорошо известны местным властям на основных островах.

– Слава, судья, великое дело! Когда у тебя столько друзей…

– Дурная слава. За два года трижды сидели в тюрьме за мелкие проступки, – судья Моллисон бегло просмотрел бумагу, которую держал в руке. – Неизвестно, на какие доходы существовали. Вы работали всего три месяца в должности консультанта гаванской фирмы, специализирующейся на подводных работах, – он посмотрел на меня. – Может быть, вы поподробнее расскажете, чем именно занимались, работая на этой фирме?

– Я определял глубину…

Он задумчиво посмотрел на меня и снова занялся изучением бумаги.

– Вы были связаны с преступниками и контрабандистами. В основном с преступниками, занимающимися кражей и контрабандой драгоценных камней и металлов. Известно также, что они подстрекали или пытались подстрекать рабочих к беспорядкам в Нассау и Мансанильо, хотя их цели не имели никакого отношения к политике. Некоторые из них высланы из Сан–Хуана, Гаити, Венесуэлы и объявлены персонами «нон грата» на Ямайке. Им запрещено высаживаться на берега Нассау и Багамских островов, – он внезапно остановился и посмотрел на меня. – Вы британский подданный и вместе с тем персона, нежелательная на британской территории.

– Это явное предубеждение, судья.

– Нет сомнений, что вы нелегально проникли на территорию Соединенных Штатов Америки, – судью Моллисона, видимо, трудно было сбить с пути, когда он закусил удила. – Как вы сюда проникли – не мое дело. Такое постоянно происходит в этих местах. Возможно, прибыли через Ки–Уэст и ночью высадились на берег где–нибудь в районе порта Шарлотты. Это не имеет значения. Теперь вдобавок к нападению на полицейских офицеров, стоящих на страже закона, и к незаконному ношению оружия без заполнения декларации на его принадлежность или без лицензии на его ношение вам можно предъявить обвинение в нелегальном проникновении в нашу страну. Человек с таким досье заслуживает за эти преступления сурового наказания, Форд. Однако приговор не будет вынесен. Во всяком случае, его вынесут не здесь. Я проконсультировался с государственными иммиграционными властями, и они согласились со мной: лучшее решение дела – депортация. У нас нет ни малейшего желания заниматься людьми, подобными вам. Кубинское руководство сообщило, что вы сбежали из–под охраны и вырвались из полицейского участка, где содержались по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам среди докеров. Пытались застрелить полицейского. За такие преступления на Кубе выносят суровые приговоры. Первое обвинение не влечет за собой необходимости выдачи вас кубинским властям, по второму обвинению у нас нет требований о выдаче от компетентных служб. Однако, как я уже упоминал, мы намерены руководствоваться не законами о выдаче преступников, а законами о депортации. И мы решили депортировать вас в Гавану, где соответствующие официальные лица встретят самолет, когда он приземлится завтра утром на Кубе.