Страх - [2]

— Это правда? Отвечай, вор, это правда?

— Да. Я украл плитку шоколада.

Она все кричала и кричала, кричала и рыдала. А он твердил и твердил ей в ответ, что впервые в жизни украл плитку шоколада. Она трясла его. Она орала, что он опозорил ее перед людьми. Он негодяй. Он вор. Он неблагодарная свинья. Он кончит тюрьмой. Пока он ждал отца, то есть до самого вечера, она то и дело больно щипала его, дергала за волосы — и молчала.

Ему уже повсюду мерещилась гигантская плитка шоколада, когда наконец пришел отец. Долго так поглядывал на него сверху вниз и молчал, всю неделю молчал. Мальчику казалось, что все комнаты битком набиты сладким, подтаявшим шоколадом. Он буквально давился этим шоколадом. И с двойкой то же самое будет. Нет. Домой он не пойдет ни за что.

Будто с вертолета, он увидел далеко внизу самого себя. Там же внизу он увидел свой дом. И себя, идущего куда-то в противоположную сторону. Увидел улицы, машины. Людей, светофоры. Однако все выглядело как-то не так.

Он бродил по городу со странным чувством, что впервые оказался здесь один. Никто никогда не позволил бы ему шататься по улицам без дела. Он должен был прийти домой, сказать маме: «Добрый день» — и сесть за стол. Вместо этого он был здесь.

Он и сам толком не знал, куда податься. Свернуть направо или налево. Никаких определенных намерений у него не было. Надо бы поесть и купить еды на ужин.

В кафе самообслуживания он решительно взял поднос. Поставил на него тарелку супа и начал осторожно пробираться к ближайшему свободному месту. Никаких пудингов, как бы аппетитно они ни выглядели, никакой кока-колы. Он должен экономить. Он же не может истратить сегодня все деньги. Что тогда делать дальше…

— Эй!

Все это время он смотрел только на тарелку супа, стараясь не пролить ни капли. А тут поднял глаза и от ужаса чуть было не уронил поднос. За столиком сидел Грюнерт и ел жареную картошку.

— Что… Что… Что такое? — Его всего трясло.

— В чем дело, дружище? Я не призрак. Можешь не заикаться. У тебя мать сегодня тоже на работе?

Он сразу размяк и облегченно вздохнул.

— Да. Она сегодня на работе. Ты всегда здесь ешь?

— Если бы. Нет. Иногда. Такая вкуснотища! Каждый день ел бы жареную картошку. Приятного аппетита.

— Приятного аппетита. (В его ушах отчетливо звучал голос матери. Дома еда уже стояла на столе.)

— Сколько на твоих?

— Без четверти два.

Нет, она снова поставила кастрюли на плиту. Он представил себе, как мать суетится на кухне. То и дело ругаясь, подбегает к окну, а потом обзванивает всех его друзей.

«Хоть бы раз пришел вовремя! Запомни, после уроков сразу домой. Из-за тебя я даже собой заняться не могу», — вновь ее голос. Он хихикнул. Как же это смешно, когда горох, рис, мясо или что там стоит на огне постепенно превращаются в слипшуюся подгорающую массу, которую нужно все время размешивать. Он засмеялся.

— Что с тобой? Что тут смешного?

— Ничего. — Он принялся за суп.

— Ну, надо же, как обидно, у меня сегодня музыка! А то бы я с тобой пошел. Ты, наверно, в кино собираешься?

Вот здорово! Он ведь может пойти в кино. Просидеть там с половины третьего до полпятого. И не нужно будет все это время бродить по городу. После встречи с Грюнертом он так боялся наткнуться еще на кого-нибудь, кто может поинтересоваться, почему он не дома. А в кино он хоть на два часа скроется от людских глаз.

— Ясное дело. Что там сегодня?

— Детектив. Классная вещь. Я видел из него отличные кадры. Забыл только название. Прогулять бы музыку! Но сегодня нам выдали табель — и у отца все равно будет кислая рожа. Ты тоже схлопотал двойку?

Он кивнул.

— По какому?

— По математике. — Слова эти были как нож в сердце.

— Еще куда ни шло. А у меня по немецкому. Мать уже в курсе. А отец… — Грюнерт встал. — Я пошел. А ты?

У рекламного стенда Грюнерт завертелся юлой.

— Ну и везет же тебе! Охотно бы с тобой поменялся. Ну, пока!

Он долго смотрел вслед Грюнерту, пока тот не юркнул за угол. Он сам предпочел бы оказаться на месте Грюнерта. Фильм начался. В темном зрительном зале он почувствовал себя уверенней. Он здесь как зверь в лесной чаще. Поставил ранец между ног и с удовольствием откинулся на спинку сиденья.

Фильм, однако, не особенно его развлек. Двое бежали куда-то, а четверо стреляли по ним с крыши небоскреба. Те двое как угорелые перебегали с крыши на крышу. Один вдруг споткнулся и рухнул вниз. Его тело с жутким грохотом ударилось о мостовую. «Здорово», — одобрительно констатировал кто-то из зрителей. Но лично он не особенно испугался. Кино есть кино. Обыкновенный трюк с манекеном. Такой же грохот, как если, например, шмякнуть арбузом об асфальт. Нет, на такую удочку его не поймаешь. Лента все крутилась и крутилась, а он снова вспомнил о матери. Чем она сейчас занимается? Двойка. Ох уж эта двойка! А вообще-то мать не имеет права попрекать его. Ведь именно из-за нее он сидит здесь… Крупным планом лица мужчины и женщины. Страстные поцелуи…

А вот машина врезалась в дерево. Ужас! Конечно, в фильме это всего лишь ловкий монтаж. Отец Тины тоже наехал на дерево. Их семья только-только переехала в дом напротив. В тот день они с Тиной помахали вслед ее отцу. Больше они его не видели. Теперь он с трудом еще мог вспомнить его лицо, его улыбку. Но не было больше этого лица. Оно в земле, в сырой земле. И он подумал, что многое он не в состоянии постичь. И потому от души радовался сейчас, что живет и дышит. Тут он поймал себя на мысли, что фильм вот-вот закончится.