Страх и трепет - [22]

— Теперь благодаря вам мы больше не будем страдать от подобных неудобств, — произнесла она с обворожительной улыбкой и вышла.

Я осталась в полном одиночестве на своем новом замечательном посту. Растерянная и подавленная, я замерла посреди туалета, опустив руки. И тут дверь снова распахнулась. Совсем как в театре, на пороге опять возникла Фубуки — она вернулась, чтобы сказать мне самое приятное:

— Чуть не забыла: разумеется, вы должны следить за порядком и в мужском туалете.

Подведем итог. Когда я была совсем маленькая, мне хотелось стать Богом. Очень скоро я поняла, что хочу невозможного, и божественное вино своей мечты слегка разбавила святой водицей: нельзя стать Богом — сделаюсь Иисусом. Потом снова пришлось умерить свои амбиции и ограничиться ролью мученицы, которую я возмечтала сыграть в будущем. Повзрослев, я почти излечилась от мании величия и решила поработать переводчицей в японской компании. Увы, и это оказалось выше моих возможностей — пришлось опуститься еще на одну ступеньку и стать счетоводом. Ну, а дальше я стремительно и безостановочно падала все ниже и ниже. Наконец мне позволили предаваться ничегонеделанию. К несчастью, и этот пост оказался для меня слишком высоким. И тогда я получила наконец самую подходящую для себя должность: уборщицы сортиров.

Ну, как не подивиться этому неумолимому и судьбоносному низвержению с божественных высот в сортир! О певице, которая способна исполнять партии сопрано и контральто, говорят, что у нее широкая тесситура, а я позволю себе подчеркнуть безграничную тесситуру моих талантов и способность исполнять любую партию — от Бога до мадам Пипи.

Когда первое потрясение прошло, я почувствовала странное облегчение. Ниже грязных раковин и унитазов падать уже некуда.

Фубуки, очевидно, рассуждала так: «Ты преследуешь меня даже в туалете? Вот и прекрасно! Так и оставайся здесь навсегда!»

И я осталась.

Не сомневаюсь, что любой на моем месте тут же бы уволился. Любой, но не японец. Водворяя меня в туалет, моя начальница надеялась, что вынудит меня бежать с поля боя. Если бы я ушла, я потеряла бы лицо. Для японца мытье унитазов — занятие, естественно, не почетное, но и не позорное.

Из двух зол нужно было выбирать меньшее. Контракт, я подписала на год. Он истекал седьмого января 1991 года. А сейчас был только июнь. Что ж, я выдержу удар. Я поведу себя как настоящая японка.

Собственно, я всего лишь следовала главному правилу, которое должен неукоснительно выполнять любой чужестранец в Японии: если он хочет интегрироваться в этой стране, то считает делом чести уважать, японские традиции. Примечательно, что японцы, которые никому не прощают незнания собственных традиций, совершенно беззастенчиво нарушают обычаи других стран.

Я знала об этой несправедливости и все же безоговорочно приняла ее. Зачастую самые невразумительные наши поступки объясняются сильными детскими впечатлениями: когда я была ребенком, меня столь глубоко потрясла красота окружавшего меня в Японии мира, что я так и продолжала жить под действием этих чар. Теперь я каждодневно сталкивалась с ужасной, не знающей снисхождения системой, которая перечеркивала все, чему я столько лет поклонялась, и тем не менее я оставалась верна японским ценностям, в которые уже сама не верила.

Я не потеряла лица и семь месяцев прослужила в туалетах компании «Юмимото».

Итак, у меня началась новая жизнь. В это трудно поверить, но у меня не было ощущения, что я опустилась на самое дно. Если вдуматься, мои новые обязанности были куда менее изнурительными, чем бухгалтерская работа и проверка командировочных расходов. Что легче: дни напролет щелкать по калькулятору, извлекая из него все более и более шизофренические цифры, или один раз в день доставать из шкафчика туалетную бумагу? Тут и думать нечего.

Новые обязанности были мне как раз по плечу. Мой недоразвитый мозг вполне справлялся с поставленной задачей. Не нужно было копаться в финансовых документах и разыскивать курс немецкой марки за девятнадцатое марта, чтобы конвертировать в иены чей-то счет за гостиницу, и сопоставлять мой результат с цифрами командировочного, тщетно пытаясь понять, почему это у него получилось 23 254, а у меня — 499 212. Здесь все было гораздо проще: грязь я должна была конвертировать в чистоту, а отсутствие бумаги — в ее наличие.

Санитарная гигиена невозможна без умственной. Тех, кто сочтет, что, подчинившись оскорбительному приказу моей начальницы, я уронила собственное достоинство, могу заверить, что за семь месяцев я ни разу не почувствовала себя униженной.

Как только меня определили на эту немыслимую должность, я вступила в другое жизненное измерение — в мир наизнанку. У меня, видимо, сработал некий рефлекс: чтобы выдержать семь месяцев в сортире, надо было сменить все ориентиры.

Благодаря защитным способностям моей иммунной системы этот спасительный внутренний переворот свершился мгновенно. Грязное превратилось для меня в чистое, стыд — в славу, мучительница стала жертвой, а гнусное — комичным.

Да, именно комичным, потому что работа в «одном месте» (здесь как нельзя лучше подходит это выражение) оказалась самым смешным периодом в моей жизни. Рано утром, когда метро еще только подвозило меня к зданию «Юмимото», меня уже начинал разбирать смех при одной мысли о том, что меня там ожидает. И когда я попадала в мое отхожее министерство, то с великим трудом справлялась с приступами сумасшедшего хохота.