Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы - [33]

Особенно понравились Мэри те комнаты, которые отвели ей самой. «Мамочка выделила мне чудесную спальню, гостиную и очень просторный гардероб – прямо голливудский», – писала она[229].

Поскольку отец у нее был премьер-министр, теперь она оказалась в центре событий. Все это приятно волновало, все это было очень романтично. Судя по тону ее дневниковых записей этого времени, мысль о том, что люфтваффе вскоре выгонит ее из этих чудесных комнат и из самого Лондона, тогда ни разу не приходила ей в голову.

Исполняя обещание, данное французскому руководству, Черчилль 15 июня, в субботу, в предвечернее время продиктовал телеграмму президенту Рузвельту[230]. Никогда еще он не обращался к нему с такой страстной мольбой.

Сам процесс черчиллевской диктовки неизменно становился серьезным испытанием для терпения всех, кому случилось оказаться рядом. Обычно при этом находилась его основная персональная секретарша миссис Хилл, а также кто-то из личных секретарей, в данном случае Джон Колвилл. Позже Колвилл писал: «Когда ты смотрел, как он составляет какую-то телеграмму или служебную записку для диктовки, казалось, что ты присутствуешь при родах, – настолько напряженным было его выражение лица, настолько беспокойно он поворачивался с боку на бок [если лежал при этом в постели], настолько странные звуки он испускал вполголоса»[231].

Особенно мучительным этот ритуал становился, когда приходилось составлять подобного рода деликатные телеграммы.

«Я понимаю все ваши трудности с американским общественным мнением и конгрессом, – диктовал Черчилль, – но события развиваются вниз по наклонной плоскости таким темпом, что они выйдут из-под контроля американского общественного мнения к моменту, когда оно наконец станет зрелым». Он отмечал, что Франция находится на пороге кризиса, угрожающего самому ее существованию, и что Америка – единственная сила, способная повлиять на ее будущее. «Декларация, в которой было бы сказано, что Соединенные Штаты в случае необходимости вступят в войну, могла бы спасти Францию, – произнес он. – В противном случае сопротивление Франции может через несколько дней прекратиться, и мы останемся одни».

Однако на кону не только судьба Франции, добавлял Черчилль. Он пугал адресата призраком Британии, тоже склонившейся под гитлеровским давлением, и предостерег, что на смену его собственному правительству может прийти новое – и притом прогерманское: «Если нас разобьют, вы вполне можете оказаться перед лицом Соединенных Штатов Европы под нацистским господством, Соединенных Штатов Европы, гораздо более многочисленных, сильных и лучше вооруженных, чем Новый Свет»[232].

Он повторил свою прежнюю просьбу о том, чтобы Соединенные Штаты направили эсминцы к британским берегам, дабы укрепить Королевский военно-морской флот. Он приложил специальный документ, где подробно объяснял, насколько срочно нужны эти корабли в свете ожидаемого вторжения. В этом докладе, по сути, нашли отражение недавно высказанные генералом Айронсайдом, главнокомандующим британскими войсками в метрополии, опасения насчет «Дюнкерка наоборот»: высказывалось предупреждение, что немецкое вторжение с моря «наверняка будет осуществлено посредством сильно растянутой линии высадки со значительного числа небольших плавучих средств, поэтому единственная эффективная мера противодействия подобной тактике – постоянное, массированное и действенное патрулирование эсминцами». Однако в Королевском ВМФ, предупреждали авторы доклада, имеется лишь 68 действующих эсминцев. А значит, увеличить их численность жизненно необходимо. «Вот определенный и практически осуществимый решительный шаг, который можно предпринять немедленно. Весьма настоятельно прошу вас взвесить мои слова». Он назвал получение этих эсминцев «вопросом жизни и смерти».

Завершив составление этой телеграммы, а потом – еще одной (адресованной премьер-министрам Канады и других британских доминионов), Черчилль повернулся к Джону Колвиллу и мрачно пошутил: «Если слова считаются за оружие, мы должны победить в этой войне»[233].

Рузвельт сочувственно относился к положению Британии, но его связывали по рукам и ногам «Законы о нейтралитете», а также изоляционистские настроения американского общества.

Вскоре Колвилла неожиданно увезли на уик-энд за город – в то место, которое быстро становилось личной штаб-квартирой Черчилля. Они отправились в Чекерс, официальную загородную резиденцию премьер-министра, находящуюся в графстве Бакингемшир, в 40 милях к северо-западу от Лондона.

Глава 12 Призраки скучных людей

В сумерках три черных «Даймлера» неслись среди полей и лесов. Черчилль любил быструю езду. При наличии везения и определенной смелости его шофер мог добраться от Даунинг-стрит до Чекерса всего за час. Если он проделывал это за 50 минут (такой подвиг требовал проезда на красный свет и игнорирования правил приоритетности движения), его ожидала щедрая похвала Черчилля. Говорили, что как-то раз на обратном пути шофер разогнался до сумасшедших 70 миль в час – и это в эпоху, когда автомобили не оборудовались ремнями безопасности. На заднем сиденье рядом с Черчиллем неизменно находилась одна из его машинисток. У этой сопровождающей такая поездка могла вызывать некоторый ужас. Вот что пишет его секретарша Элизабет Лейтон, работавшая с ним несколько позже: «Вы сидели, примостив записную книжку на одном колене и усердно занося в нее диктуемые фразы, при этом в левой руке вы сжимали запасные карандаши, его футляр для очков или вторую сигару, а одной ногой иногда придерживали его бесценный Ящик, чтобы он не захлопнулся при резком повороте»