Страх и его слуга - [69]

— Я был уверен, что ты призрак, но теперь знаю, что нет. — Может быть, эти слова были только во мне самом, потому что старик молчал, он даже не шевелил губами, чтобы я обманулся и решил, что он владеет приемом чревовещания.

— Просто не знаю, лучше это или хуже для тебя, — произнес я довольно неопределенно, чтобы и дальше сохранять преимущество.

— И я не знаю, — он выглядел сокрушенным, — но я не… но раз сейчас я убедился, что ты есть, Исхак, раз теперь я знаю, должно быть, лучше, что ты реальный.

Какой Исхак, что этот старикан несет, да к тому же вообще не говоря ни слова? Я промолчал, выжидая, чтобы и он, ничего не говоря, сказал, с каким таким Исхаком меня спутал? И он действительно продолжил:

— Но если ты такой могущественный, почему ты взбунтовался?

Почему я взбунтовался? Да откуда мне знать, почему Исхак взбунтовался. Я мог рассказать, только, почему взбунтовался я сам. Я посмотрел на него внимательнее. И только тут разглядел, что этот старик вроде бы какой-то дервиш.

— Слушай, дервиш, — сказал я, — все бунты и протесты, в конечном счете, одинаковы. Почему шайтан восстал против Аллаха?

Он кивнул. Это должно было означать, что он меня понял.

— Да. И любой бунт, в конечном счете, делает из нас шайтанов. Мы начали, веря в справедливость и добро, а закончили во зле. Я знаю это лучше других.

— В гордыне, — сказал я, — в гордыне начали мы, в гордыне и закончили в отчая…

Тут слова у меня на языке превратились в ледышку. Это был пурпурный! Переодетый дервишем. Архивампир. Или архангел. Михаил.

Глава пятая Конец рассказа

1.

Я слышал стук собственного сердца. Его мог слышать и он. Неужели это действительно последняя ночь? Неужели завтра утренняя заря возвестит день мести? Михаил, архангел, слуга. Самый смиренный слуга. Я не видел его эпохами. Эпохами. В последний раз, перед тем туманом вокруг Белграда, я видел его в начале существования мира. И теперь вижу его снова, в конце. Я в отчаянии. В отчаянии. Сколько невнимательности, сколько ошибок, сколько глупости. Мой путь в ад вымощен моей глупостью. Я закрыл лицо руками. Мои ладони стали мокрыми. Я опустил руки. Посмотрел. Его больше не было. Дервиша, Михаила… Кто бы он ни был, но он исчез. Я пополз к входной двери. Выглянул наружу. Стояла темнота, но она была пустой, я никого не увидел. Потом я заглянул внутрь и увидел Новака и рыжеволосого. Я не понимал. Кто это был? И был ли он вообще? Может быть, у меня нервы… сдали? Может быть, я сошел с ума? Я снова огляделся. Все было реальным, обычным. Нужно подумать. Очень напряженно подумать. Из этого положения мне могла помочь выбраться только чистая, надежная и настоящая мысль. Но ничего не приходило мне в голову. Моя голова никогда еще не была такой пустой. Я сидел на земле и дрожал. Даже не знаю, что бы было дальше с моим разумом, если бы не проснулся Новак.

— Хозяин, вы почему не спите?

— Новак, единственный мой Новак, расскажи мне что-нибудь, расскажи мне что угодно.

— Что рассказать, хозяин?

— Расскажи мне… ты помнишь, что я тебе рассказывал, когда договорился с Марией Магдалиной встретиться в воскресенье утром возле колодца в Гефсиманском саду?

— Но вы мне это так никогда и не рассказали. Вы добрались только до той корчмы, где договорились встретиться в воскресенье.

— Я не рассказывал тебе о воскресении?

— Нет.

— Хорошо, тогда давай выйдем отсюда. Не хочу, чтобы кто-то другой это слышал.

Мы вышли. Новак сразу заметил Исаковича и блондина. А я сразу вспомнил, что мне тоже следует удивиться.

— На вампиров это не похоже, — сказал он, — мне кажется, что они убили друг друга. Или их убил кто-то третий. Причем, конечно, человек, а не вампир. Уж не вы ли, хозяин?

— Мне-то зачем? Что они мне сделали? И имей в виду, мне неприятно слышать от тебя такие обвинения.

— Может, это дело рук крестьян. Понятно, почему они могли убить Исаковича. Он их кровь пил. Был в сто раз хуже австрийцев. А блондина пришлось убить, потому что он был вместе с Исаковичем.

— И что теперь с ними делать? — спросил я. Люди любят, когда с ними советуются, это вызывает у них ощущение силы.

Новак посмотрел на меня изумленно.

— Ничего. Оставим их так. Исакович это точно заслужил. Завтра, когда герцогиня проснется, пусть она и решает, что делать.

Мы закурили мой вирджинский табак и решили, что самая надежная тактика дежурства это двигаться по кругу, вокруг лачуги, но на достаточно большом расстоянии, чтобы те, кто внутри, нас не услышали.

Первый круг мы сделали молча. Мне показалось, что второй круг был немного уже, немного ближе к лачуге. Мы и дальше шагали молча и курили. Третий круг, готов поклясться, был еще уже. Наша траектория напоминала спираль, которая, сужаясь, заканчивалась в лачуге. Не знаю, может быть, Новак умышленно двигался именно так.

— Расскажете? — спросил он в начале четвертого круга.

2.

— Всю субботу я проспал. Я действительно был очень усталым. Правда, часто просыпался. Но потом снова засыпал. Потом окончательно проснулся после полуночи, не знаю, в котором часу. Уже было воскресенье. Я знал, что до рассвета еще далеко и попытался снова заснуть, но ничего не вышло. Разумеется, я думал об обещании Беззубого на третий день восстать из гроба. Я нисколько не сомневался, что Мария Магдалина была уверена в его воскресении и хотела взять меня с собой, чтобы и я при этом присутствовал. Нет, я ни на миг не захотел отказаться от ее предложения. И я не колебался. В воскресение я не верил и поверить не мог. Я знал, что там нас будет ждать гроб с телом. И хотел, чтобы Мария тоже это увидела. Потому что, когда она поймет, что все россказни Беззубого это пустая болтовня, что его больше нет и никогда не будет, а я здесь и всегда буду здесь, она ко мне вернется…