Страдания от бессмысленности жизни - [6]

Воротилы индустрии сексуальных развлечений чуют, что на этой деградации можно неплохо нажиться. Вот и начинаются все эти пляски вокруг золотого тельца. Что препятствует профилактике невротических сексуальных расстройств, так это прежде всего потребительское отношение к сексуальности, которое вырабатывается у людей под влиянием индустрии полового просвещения. Мы, психиатры, знаем по опыту общения с пациентами, что многие люди, попавшие под влияние индустрии полового просвещения, манипулирующей общественным мнением, искренне убеждены в том, что они просто обязаны интересоваться сексом как таковым, сексом совершенно обезличенным и лишённым человеческой индивидуальности. Знаем мы и то, что именно такое пристрастие к сексу чревато ослаблением потенции и аноргазмией. А тот, кто ищет спасения в совершенствовании своего «сексуального мастерства», лишь рискует окончательно утратить стихийность, непосредственность, естественность и непринуждённость, без которых немыслима здоровая половая жизнь и которых так не хватает как раз невротикам. Сказанное не означает, что я ратую за сохранение сексуальных табу и выступаю против сексуального раскрепощения. Просто за разговорами о сексуальном раскрепощении очень часто скрывается желание нажиться за счёт так называемого полового просвещения. На самом деле, это просвещение лишь даёт пищу для фантазий сексуальным психопатам и вуайеристам. Само по себе просвещение — дело полезное. Вот только спрашивается: кто пользуется плодами такого просвещения? Публику уже давно пора просветить и на этот счёт. Недавно владелец одного кинотеатра, в котором демонстрируются главным образом так называемые «просветительские» фильмы, заявил в интервью, что в его кинотеатр ходят «просвещаться», за редким исключением, лишь зрители в возрасте. . . от пятидесяти до восьмидесяти лет. Мы все против ханжеского отношения к сексу; но нельзя мириться и с ханжеством тех, кто говорит «раскрепощение», а подразумевает «деньги».

Но вернёмся к разговору об экзистенциальном вакууме, об ощущении бессмысленности жизни. В одном из своих писем Фрейд высказал такую мысль: «Как только человек начинает задумываться о смысле жизни и о своём предназначении, он, считай, уже болен, ведь ни то ни другое не является объективной реальностью; всё это лишь свидетельствует о том, что у человека скопилось много неизбытого либидо». Лично я не могу с этим согласиться. Я считаю, что не только способность задумываться о смысле жизни, но и способность сомневаться в том, что жизнь имеет какой-то смысл, является отличительной особенностью человека. Например, молодые люди, желая продемонстрировать свою зрелость, выражают сомнение в том, что жизнь имеет смысл. Такова уж привилегия молодости, и молодёжь вовсю этим пользуется.

Эйнштейн как-то сказал, что человек, который не видит смысла в своей жизни, не только несчастлив, но и, наверняка, нежизнеспособен. И действительно, стремление к смыслу в какой-то мере равносильно тому, что американские психологи называют «фактором выживания». Один из важнейших уроков, которые я усвоил в Освенциме и Дахау, заключается в том, что в нечеловеческих условиях способен выжить лишь тот, кто устремлён в будущее, кто верит в своё призвание и мечтает выполнить своё предназначение. Американские психиатры убедились в этом при работе с бывшими заключёнными японских, северо-вьетнамских и северокорейских лагерей для военнопленных. Разве то, что влияет на жизнь отдельного человека, не оказывает такое же влияние на жизнь всего человечества? И коль скоро мы затронули тему сохранения мира на земле, нам стоит задаться вопросом: может быть, и человечеству удастся выжить лишь в том случае, если мы все объединим усилия в стремлении к общечеловеческому смыслу?

Разумеется, это вопрос не только для нас, психиатров. Нам самим не под силу ответить на него, но мы, по крайней мере, можем его поставить. А решать этот вопрос необходимо на человеческом уровне, поскольку, как уже отмечалось, только на этом уровне можно обнаружить стремление к смыслу и разочарование в жизни. Всё, что мы говорили о неврозах и индивидуальной психотерапии, в полной мере относится и к болезни нашей эпохи. Возобладавшую ныне тенденцию деперсонализации и дегуманизации можно переломить лишь с помощью новой гуманистической психотерапии.

В самом начале я сказал, что каждая эпоха порождает особый невроз, а вместе с ним и потребность в особом методе психотерапии. Как мы видим, для того чтобы распознать симптомы болезни нашей эпохи, нам требуется новая гуманистическая психотерапия, которая отвечает запросам времени.

Что же касается ощущения бессмысленности жизни, то тут возникает вопрос: как мы поможем нашим современникам, разочарованным в жизни, вновь обрести утраченный смысл? Современному человеку так настойчиво внушают редукционистские идеи, что можно радоваться уже одному тому, что жизнь для него ещё не окончательно лишилась смысла. Можно ли придать жизни смысл?

Можно ли возродить утраченные традиции и оживить забытые инстинкты? А может быть, стоит согласиться с Новалисом, который утверждал, что к былой душевной простоте возврата нет, ибо лестница, по которой мы взошли наверх, уже упала?