Взводный прихватил на станции пачку газет и теперь перебирал их, сидя на нарах, объяснял кому-то:
— Вишь, молодой, а уже нарком! Тридцать два года. А похоронили на Красной площади, где жертвы революции…
Цыганов обернулся, услышав о площади и, стало быть, о Москве, к которой привык; взял протянутую ему газету.
Из черной рамки на него спокойно смотрело знакомое лицо, и он сначала не поверил, что в рамке тот человек, с которым давно, октябрьской ночью, ехал на санитарной карете куда-то в дождь, в близкую перестрелку; потом вздохнул и пожалел его и себя.
Он снова стал смотреть на проталины и думал о том, что войне скоро конец, раз они уже без винтовок и армия их называется непривычно — трудовая. Черная рамка вокруг увиденного портрета печалила Цыганова, но недолго; над степью проглянуло солнце, слепило глаза, и вагоны, казалось, спешили ему вслед, в ветреную неоглядную даль.
1976–1979 гг.