Страда и праздник - [44]

Он рассказал обо всем Залежскому и Семенову, не очень пока налегая на детали, ища поддержки в главном, и тут же перевел разговор на работу московского телефона, не ссылаясь на Ленина, только про себя помня; как сокрушался Владимир Ильич, что плохо слышно.

Вызвал Вольского, нового члена коллегии, делового и собранного, приказал дать предписание московской телефонной сети взять под особый контроль телефоны правительственных и советских учреждений. Помолчав, прибавил:

— Тщательно разбирать жалобы и виновных наказывать.

Залежский согласно кивнул. Семенов молчал. А потом как-то все разом заговорили, что строгости строгостями, но с телефоном надо что-то делать, нет провода, телефонные аппараты изношены, коммутаторы требуют ремонта, а условия военного рынка вряд ли позволят в скором времени заполучить необходимые материалы. Семенов усмехнулся:

— Тут радиотелеграф не внедришь.

Подбельский дернул плечом, раздражаясь:

— Плохая шутка, Анатолий Аркадьевич! Одно другому не мешает. А с телефоном мы поступим так: постепенно, в течение месяца, сократим объем работы московской станции на пятьдесят процентов. За счет паразитических слоев населения. Освободившийся провод и аппараты пустим на ремонт.

— Это даст примерно пятнадцать тысяч номеров, — определил Вольский.

— Вот и достаточно. Мы еще сможем, я думаю, установить телефоны в учреждениях, революционных организациях и на предприятиях, особенно на окраинах.

Семенов заерзал на стуле, недовольно бросил:

— Если учреждения имеют аппараты, это еще не значит, что в городе есть телефон. Надо ведь и поговорить с близким человеком, и вызвать врача. Телефон — благо цивилизации, и город, население нельзя просто так, за здорово живешь, лишить его!

— Да кто же лишает? — заволновался Залежский. — Мы сокращаем сеть, как я понимаю, до пределов ее возможной устойчивой работы. И потом… Вадим Николаевич, я думаю, что мы даже при минимуме телефонов можем добиться максимума благ для населения. Трудового, я имею в виду. В доме, предположим, живут два буржуя. У одного мы аппарат снимаем, а другой делаем аппаратом коллективного пользования. Пусть каждый из жильцов приходит и звонит. Понимаете, Анатолий Аркадьевич?

— Правильно! — поддержал Подбельский. — Телефонов у врачей, акушерок трогать не будем. А коллективные телефоны вынесем в подъезды домов…

— Это сложно, — негромко заметил Вольский. — В подъезде пусть весит объявление, где находится общественный телефон.

— Хорошо, пусть. Главное, что пользование общественным телефоном бесплатное и совершенно свободное. Это будет благом, Анатолий Аркадьевич?

Семенов замахал руками:

— Ну уж и насели на меня! Если так, то я согласен.

Поговорили еще, разбирая детали, советуясь, как привлечь к новому делу Моссовет. Решили подготовить проект декрета, который Подбельский согласует с Председателем СНК.

Члены коллегии расходились, а Подбельский, отчеркивая в блокноте запись, проставляя необходимую цифру срока, подумал: не надоесть бы Владимиру Ильичу с декретами. Всего ничего в наркомах, а вон их сколько уже набралось.

На чистом пространстве листа он написал: «Радиотелеграф», ниже — «Телефон», еще ниже — «Телеграф» и поставил жирный вопросительный знак.

4

Поезд уходил через час, а заседание Совнаркома затягивалось. Подбельский решился черкнуть записку Ленину, что уезжает, как договорились, во все дела посвящен заместитель. Почти одновременно Фотиева передала Владимиру Ильичу еще две записки, но ответ на узкой, такой уже привычной полоске бумаги пришел быстро: «Все ли сделает Залежский для связи с Восточной Сибирью?» Подбельский быстро написал на обороте, что связью ведает член коллегии Вольский. Ленин согласно кивнул, можно было идти.

Накануне в секретариате Совнаркома Горбунов ознакомил с телеграммой, где просили подтвердить, правда ли, что Ленин распорядился возобновить телеграфную связь с Омском. На телеграмме быстрым ленинским почерком стояла резолюция: «Запросить Подбельского». Он тогда повертел листок в руках и пожал плечами: «Никакого распоряжения не было, и никто связь не открывал…» — «Но вы лично распоряжений не отдавали?» — с настойчивостью спрашивал Горбунов. «Нет конечно». — «Ну и хорошо, — Горбунов успокоился. — Владимир Ильич в ответной телеграмме написал, что не давал разрешения на связь с Омском, советовал не устраивать сделок с контрреволюционерами. Все, выходит, правильно, я доложу».

У него свои заботы, у Горбунова, где ему знать, что стоит за всеми этими «омскими заботами». А ведь получилось здорово, ну совсем как в продолжение того разговора с Николаевым про радиотелеграф, что-де он, и только он, поможет развязать тяжелое положение с проводным телеграфом. И без всякой подготовки, по тревоге, так сказать, по-военному.

Совнарком получил наглую телеграмму двух временщиков из Омска — командира Степного корпуса полковника Иванова и уполномоченного временного Сибирского правительства Ляховича, они «уведомляли» о падении Советской власти в Сибири и своей якобы готовности обеспечить скорейшую и непрерывную отправку продовольствия в голодающие губернии России, правда, на условиях исключения «попыток со стороны Совета Народных Комиссаров вторгнуться в пределы Зауралья с целью восстановления низвергнутых Совдепов». В ответ СНК принял обращение ко всем трудящимся о борьбе с восставшим чехословацким корпусом и контрреволюцией в Сибири. Среди самого неотложного — задача восстановить связь с Восточной Сибирью, прерванную с падением Омска, — с Новониколаевском, Барнаулом, Иркутском, Красноярском. И тогда-то в эфир пошла радиотелеграмма за подписью Ленина, предлагающая принять все меры, чтобы восстановить сообщение обходным путем, используя одновременно телеграф и радиотелеграф. Ташкент должен был вести связь через Семипалатинск и Томск. А Иркутск и Томск — выходить на Ташкент, чтобы тот мог радиотелеграфом вести связь с Ходынской радиостанцией в Москве и международной приемной в Твери. Вот об этом и спрашивал в записке Ленин: все ли будет сделано, чтобы столь сложный вариант действовал безотказно? Все. Все!..