Стой, мгновенье! - [11]

Шрифт
Интервал

В который раз, но здесь в Тикси впервые, стройный и подтянутый Мишин начал одеваться перед спуском в море. На мускулистую грудь и руки, обрисованные тельняшкой, лег свитер из верблюжьей шерсти. Рейтузы, еще свитер, плотные ватные штаны, шубные, кожаные, обильно подбитые мехом чулки выше колен, шерстяные перчатки, шерстяная феска — все это преобразило Мишина. Но когда он облачился в прорезиненную тройную ткань водолазной рубахи, когда на его ногах воцарились тридцатишестикилограммовые свинцовые калоши, а на груди и спине пудовые, хотя и круглые, как медали, грузы, притянутые веревкой, когда наконец застекленный глобус скафандра увенчал эту глыбу ткани» свинца, железа и резины, тогда Мишина не стало. Стояло не то неповторимое железноголовое чудовище, весившее сто шестьдесят килограммов, не то посланец неведомой планеты, и лишь упрямый подбородок, утонувший в глубине скафандра, помогал угадать в этой глыбе человека. Нелегко двигаться в таком пятипудовом одеянии.

Тяжело ступая, водолаз с грушеобразной пятисотваттной лампой в руке подошел к проруби. Прорубь площадью в один квадратный метр была вырублена во льду перед самым носом ледокола. Она напоминала венец колодца» сложенного из белого, метровой толщины Мрамора.

По спусковому концу, так называется пеньковая веревка с балластом, человек начал спускаться под воду.

Темное густое море жадно схватило водолаза, сжало его, уверенное, что никогда уже не отпустит к людям. Шипел в скафандре воздух, подаваемый из палатки. Перед стеклом иллюминатора, как микроскопические воздушные шары, покатились вверх шарики воздуха. Тяжкое облачение водолаза начало терять вес и в неповоротливом большеголовом чудовище проснулась гибкость и подвижность человека.

Годы подводного труда! Годы, годы! Это вы научили Мишина редкому искусству так нажимать головой на золотник, чтобы точно устанавливать вес и плавучесть своего закованного в водолазные доспехи тела. Вот и теперь он, не думая, руководствуясь инстинктом водолаза, головой нажимает золотник, освобождается от хищных объятий моря, становится невесомым и, прикоснувшись ко дну, ощущает ил и глину. Черт возьми! Жить стоит, если ты можешь остаться один на один с морем. Не только остаться, а драться с ним!

Лампа — своеобразный фонарь. Мишин вытягивает ее перед собой. Зеленая, студенистая вода просматривается метра на два, а стоит сделать шаг, как муть взлетевшего ила заволакивает все перед глазами.

Дно ровное. Черно-серая глина присыпана илом, как пеплом, словно здесь сожжены и похоронены надежды всех, пытавшихся спорить с Арктикой.

Шаг.

Еще шаг. И ничего не видно. Остановка.

Рассеивается ил, и перед стеклом- иллюминатора рыбешки. Небольшие рыбешки. Сантиметров по пятнадцать — двадцать. Замершие, изумленные флотилии рыб. Рыбы не понимают еще, живое существо перед ними или видение. Видение поднимает лампу, и рыбы исчезают. Но на смену им несутся новые, чтобы своими глазами увидеть призрак, потому что живое существо, а тем более человек, не часто отваживалось спуститься под лед, под свинцовую толщу полярного льда.

А человеку не до рыб. Он наклоняется к илу, он поворачивается в разные стороны, то плывет, то идет. Он всматривается в непоколебимую зеленовато-черную беспредельность, чтобы найти трос с балластом, поднять его и перенести с левого борта на правый.

Стоит слегка перебрать воздуха, как море, разъяренное подвижностью пришельца, пытается выкинуть его наверх, а попробуй позабудься и не добери воздуха, и море кинется, чтобы задушить тебя. Оно не первый раз пытается покончить с тобой, но снова и снова отступает и прикидывается мирным, тихим и добропорядочным.

Мишин сперва почувствовал, а потом уже увидел, где находится трос с балластом. Он поднял его и понес к другому борту, глазами нащупывая хотя бы намек на огонек, на искру огня, потому что с другого борта по совету Мишина заблаговременно, как ориентир, спустили другую лампу подводного освещения. Но толща воды растопила свет во мгле, и опять пришлось припомнить все повороты, какие делал при поиске троса. Припомнил все повороты до единого, чтобы выбрать направление поиска правого борта. У ледокола двадцать два метра в ширину, но в кромешной тьме под миллионотонными сводами льдов такой путь может равняться километрам. Опыт! Спасительный опыт! Вот справа — не свет, не сумрак, а робкий, трепетный полунамек на свет, и Мишин движется туда, где медленно-медленно, сначала как бледная искорка, потом как тусклая звезда, а потом уже ярко и обрадованно выдвигается лампа правого борта. Здесь глубина метров восемь. Мишин передает трос наверх, матросы «Белоусова» обтягивают им подводную часть ледокола и к тросу крепят беседку. Мишин мельком думает о тех отъявленных оптимистах, которые опрокинутый навзничь длинный и узкий деревянный стол так поэтически назвали беседкой. Беседку весьма прозаически подводят на тросах под пробоину. С бортов ледокола регулируют длину тросов, передвигают беседку то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Все это по приказу Мишина, связанного телефоном с ледоколом.

Беседка, наконец, укреплена, к ней привязан балласт, чтобы уменьшить ее плавучесть. Водолаз взбирается на этот стол и к одному из тросов привязывает лампу. Глаза водолаза, как глаза хирурга. Он остро и пристально всматривается в носовую часть ледокола. Она, как летопись пережитого. Длинные трещины зияют в ней, как раны. Царапины глубокие, как шрамы. И на мгновение чудится, что вокруг ран и шрамов багровеет не ржавчина, а спекшаяся кровь корабля.


Еще от автора Борис Саввович Дубровин
Счастье первой тропы

Повесть о молодых строителях Иркутского алюминиевого завода, юношах и девушках, приехавших по путевкам комсомола с Орловщины возводить в сибирской тайге город металлургов Шелехов.


О годах забывая

Борис Дубровин известен читателям как поэт. «О годах забывая» — первый сборник его прозы. В него вошли две повести: «Вдали и — рядом» и «О годах забывая».В повестях показана жизнь и боевые дела советских пограничников, их нравственная чистота, высокое чувство долга, дружба и любовь. В самой сложной обстановке, в любых условиях, мужественно действуют воины-пограничники, проявляя беззаветную преданность Родине.Герои книги сталкиваются не только о вражеской агентурой. Острые конфликты возникают и при решении коренных вопросов службы, воспитания воинов, семейных отношений.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.