Стоунхендж - [11]

— Я не буду, — сказал Галет, — ты же знаешь, что я не буду.

После некоторой паузы Камабан осторожно появился из густого орешника. Его лицо было длинным и худым, с выступающей челюстью и большими зелёными глазами, которые были настороженными.

— Подойди и поговори со мной, — произнёс Галет, отступая к центру расчищенного участка. — Я не причиню тебе зла. Я никогда не причинял тебе зла.

Камабан выполз вперёд на руках и ногах. Он умел стоять, умел даже ходить, но его походка была нелепо ныряющая, с тех самых пор, когда он родился с уродливой левой ногой, утолщённой на ступне. По этой причине его и назвали Камабаном. Его имя означало Скрюченный ребёнок, хотя большинство детей в селении дразнили его свиньёй или даже хуже. Он был вторым сыном Хенгалла, но тот не признал его и изгнал из поселения, обрекая влачить жалкую жизнь среди тех, кто жил за большим валом. Камабану было десять лет, когда его изгнали, и это произошло четыре года назад. Многие удивлялись, что он был всё ещё жив после изгнания. Большинство калек умирали совсем маленькими, или должны были быть принесены в жертву богам. Но Камабан выжил. И теперь, если бы он не был калекой и изгнанником, он должен был бы пройти испытания на зрелость, но племя не приняло бы его за мужчину, потому что он был ещё ребёнком, скрюченным ребёнком.

Хенгалл предпочёл бы убить его при рождении, потому что уродливый сын был плохим знаком, хуже, чем дочь, но мальчик родился с багровым, в виде полумесяца, пятном на животе. И Хирэк объявил, что ребёнок отмечен Лаханной, и что когда-нибудь он сможет ходить. Мать Камабана тоже просила сохранить ему жизнь. В то время она была старшей женой Хенгалла, и так долго не имела детей, все думали, что она никогда не родит. Она молилась Лаханне, как делали все бездетные женщины, и совершила паломничество в Каталло, где Санна, колдунья, дала ей съесть травы, и уложила на всю ночь завёрнутой в окровавленную шкуру только что убитого волка. Камабан появился спустя девять лун, но был рождён калекой. Его мать защищала его, но только знак полумесяца на его животе убедил Хенгалла пощадить мальчика. У матери Камабана больше не было детей, но она любила своего волчонка-сына, и когда она умерла, Камабан выл как осиротевший зверёныш. Хенгалл ударил сына, чтобы заставить замолчать, и с отвращением приказал выбросить уродца за стены Рэтэррина.

— Ты голоден? — спросил Галет мальчика, — Я знаю, что ты умеешь говорить, — произнёс он, не дождавшись ответа. — Ты голоден?

— Я всегда голоден, — ответил Камабан, глядя из-под копны спутанных волос.

— Лидда принесёт тебе поесть. Где оставить еду?

— В-в-возле реки, — сказал Камабан, — там, где умер сын Хирэка.

Все знали это мрачное место вниз по течению от селения. Там утонул сын главного друида, а заросли терновника, выросшие среди ольхи и ивы, Хирэк объявил духом своего сына, росли среди ольхи и ивы.

— Не здесь? — спросил Галет.

— Здесь тайное место! — свирепо ответил Камабан, затем указал на небо. — Смотри! — возбуждённо произнёс он. Галет посмотрел, и ничего не увидел. — С-с-столб! — Камабан заикался. — С-с-столб!

— Столб? — Галет снова огляделся. Потом он припомнил, что был один столб в жертвеннике слева от Старого Храма. Он был привычным ориентиром, выступавшим и наклонившимся из зарослей орешника, но теперь он сломался. Нижняя его часть всё ещё была в земле, но верхняя лежала среди кустов разрушенная и обугленная.

— В него ударила молния, — сказал Галет.

— Слаол! — произнёс Камабан.

— Не Слаол, а Раннос, — сказал Галет. Раннос был богом грозы.

— Слаол! Слаол! — сердито настаивал Камабан.

— Ну хорошо, Слаол, — доброжелательно согласился Галет. Он поглядел сверху вниз на лохматого мальчика, чьё лицо исказилось от гнева. — А что ты знаешь о Слаоле?

— Он г-г-говорит со мной, — ответил Камабан.

— Говорит с тобой!? — Галет притронулся к паху, чтобы отвести немилость богов.

— Иногда всю ночь. И он очень сердился, потому что Л-ленгар вернулся и з-з-забрал сокровища.

— Откуда ты знаешь, что Ленгар взял сокровища?

— Потому что я следил за ним! Я был здесь! Он пытался убить Сабана и не видел меня. А я был здесь! — Камабан развернулся и юркнул обратно в кусты орешника. Галет последовал за ним, проползая по ходу, протоптанному в траве, к месту, где Камабан свил шалаш из гибких ветвей.

— Здесь я живу! — Камабан вызывающе взглянул на своего дядю. — Я с-с-страж Храма!

Галет едва не расплакался от жалости к торжественному хвастовству мальчика. Его постелью была куча промокшего папоротника, возле которой лежало его нехитрое имущество: череп лисицы, разбитый горшок и крыло ворона. Его единственной одеждой была истлевшая овечья шкура, пахнувшая как яма дубильщика.

— И никто не знает, что ты здесь живёшь? — спросил Галет.

— Только ты, — доверчиво ответил мальчик. — Я даже Сабану не г-г-говорил. Он иногда носит мне еду. Но я велел ему относить её к реке.

— Сабан носит тебе еду? — удивился Галет и одновременно обрадованный. — Так ты говоришь, что Слаол здесь разговаривает с тобой?

— К-к-каждый день!

Галет улыбнулся этому вздору, но Камабан этого не заметил, так как он повернулся и забрался дальше в листву, откуда из потайного места он вытащил короткий лук. Это был лук Чужаков, лук странника из полосок дерева и оленьих рогов, обвязанных сухожилиями.