Сторож брату своему - [6]
Так что вот так. «Матушка». Обиды забылись, а прозвище осталось. К тому же, теперь они обе матушки, что уж тут говорить.
Все еще улыбаясь, Зубейда похлопала по шерсти большого ковра — присаживайся, мол, ближе, сестричка. И махнула невольницам:
— Принесите-ка нам еще шербету и винограда!
И милостиво кивнула Мараджил:
— Возьми подушку побольше, а то что сидишь, как на насесте!
Мараджил улыбнулась в ответ и приказала своей невольнице:
— Эй, Рохсарё! А вон на полу подушка лежит, далеко улетела. Давай-ка ее сюда, девушка!
Рабыня послушно метнулась к майясир, на которой только что сидел аль-Амин. Бестолково захлопотала, принялась возить ладонью по ковру, словно что-то собирая, а потом зачем-то стала отряхивать подушку.
— Что копаешься, о неразумная! — гаркнула Ситт-Зубейда.
Воистину, парсиянки среди рабынь самые тупые, непонятно, за что посредники такую цену ломят…
Наконец, глупая девка положила подушку рядом с матерью халифа, Мараджил послушно на нее уселась и посерьезнела:
— Э, Зубейда, тут уж ничего не сделаешь. Как ни уговаривай ты Мухаммада, пока он сам за ум не возьмется, ничего у тебя не выйдет. Пожелает он сойти с осла шайтана и оставить пьянство — остепенится. Не пожелает — так и будет пить с евнухами.
— Он теперь нового завел, — скрипнула зубами Зубейда. — Слыхала?..
— Ты о Кавсаре? — усмехнулась Мараджил. — А как же. Мои девчонки стрекочут о нем без умолку — писаный, мол, красавец.
— Что ж может быть плохого за пять тысяч динаров? — подбираясь, как змея, зашипела мать халифа. — А девкам-то твоим он на что? Евнух-то?..
Вокруг них зашебуршались и захихикали. Мараджил, качнув перьями на шапочке, обернулась к давешней дурочке, таскавшей подушку:
— Что, Рохсарё? Хорошо бодается гулям моего племянника?
Девушка зарделась и прикрыла полные губы краем ярко-фиолетового платка.
— Такой прут у него, говорит, что после всего еле до комнаты доковыляла, — фыркнула Мараджил. — Ну-ка покажи еще раз, какой у него! Э, Рохсаре, что ты хихикаешь, глупая, покажи, покажи госпоже рыбу-бизза!
Оценив расстояние между ладонями хихикающей рабыни, Зубейда подумала, что там и впрямь с бизза величиной.
— Фу ты пропасть, я-то думала, он кастрат, — пробормотала она, и от утреннего веселого расположения духа не осталось ни следа.
Непроницаемые и черные, как две маслины, глаза Мараджил, казалось, даже не отражали солнечный свет. Ямочки на щеках разгладились, и родинка над уголком губ перестала плясать в улыбке.
— Что делать-то мне? Что делать?.. — горько прикрывая глаза, спросила Зубейда расплывающийся над курильницами воздух.
От резкого запаха алоэ ее вдруг замутило — над Тиджром ходили тучи, собирался дождь, и бедная голова напомнила о смене погоды тупой мутной болью.
— Я пришлю тебе своего врача, — из взвеси перед глазами донесся голос Мараджил. — Он сабеец, мой Садун, и понимает в звездах лучше, чем ваши ашшаритские шарлатаны.
— Вечно вокруг тебя толкутся неверные, — сварливо отозвалась Зубейда и тут же сморщилась — в затылке кольнуло.
Мать аль-Мамуна ничего не ответила — наверняка, лишь улыбнулась своей странной, немного отсутствующей, словно не в себе женщина, улыбкой.
Мараджил-хохотушка иногда замирала, как замерзшая в камень птица на ветке, — стеклянной пленкой затягивало глаза, пухлые губы приоткрывались, как клюв распираемой льдом пичуги. Поговаривали, что парсиянка приняла веру Али уже после того, как оказалась в хариме эмира верующих, — вроде как ее привезли из Ушрусана, вечно бунтующей страны в горах Пепла. А в Ушрусане, рассказывали, до сих пор поклоняются огню, рвущимся из-под земли столбам пламени, и правоверных там меньше, чем воды в пустом бурдюке. Передавали, что отец и братья Мараджил, в числе других знатных людей той страны, подняли мятеж против власти халифа. Восстание подавили, казнив, как водится, зачинщиков, а женщин из харимов мятежников продали в рабство. Так красавица-принцесса оказалась сначала на знаменитом невольничьем рынке в квартале Карх, а потом в Младшем дворце халифа. Говорили, что при Мараджил покровительствуемым раздолье: ее личный лекарь, охранники, невольницы и доверенные лица были сплошь из огнепоклонников.
Со стороны реки потянуло пахнущим тиной холодом и запахом влажной земли и ила. Зубейде неожиданно полегчало.
Смотревшая на нее женщина усмехнулась — но непрозрачные гагатовые глаза не потеплели и глядели двумя колодцами мрака.
Зубейде от такого взгляда стало как-то не по себе.
С выходящей на Тиджр террасы донеслись веселые крики. Пищали и стрекотали невольницы.
— Что там? — приобернувшись, сердито крикнула мать халифа.
— Эмир верующих переправляется в Большой дворец на барке, о госпожа!
С реки и впрямь донеслись звуки музыки и смех. Мальчишеский, естественно.
Зубейда резко встала — ее качнуло. Выровнявшись, она твердым шагом спустилась на террасу.
По вечернему гладкому Тиджру сплавлялся огромный плоский таййар халифа. Горели факелы, свечи, лампы, разбитый на палубе шатер светился изнутри алым светом, занавеси бились о золотые колонны.
Мухаммад сидел в шатре и, никого не стесняясь, у всех на виду сосался с мальчишкой-гулямом. И тискал попку под скользким шелком шальвар. Кавсар сидел у халифа за спиной и разминал тому плечи. С террасы было не видать, но Зубейда могла поручиться, что на ярко накрашенных губах молодого евнуха играет довольная улыбка.
На аш-Шарийа обрушилось великое бедствие — из Великой степи в земли верующих вторглись орды кочевников, и войска халифа оказались бессильны перед ними. В пророчестве сказано, что отразить нашествие и спасти страну может только военачальник из волшебного народа аль-самийа — пленник, привезенный с далекого запада и связанный клятвой служения престолу. Он должен стать верным слугой халифу и защитником народу аш-Шарийа. Но ждать ли добра от разъяренного существа, полного ненависти к поработившим его людям? И сумеет ли халиф приручить своего Ястреба?
Про карматские земли ходит множество слухов: там, говорят, от нечисти не протолкнуться. А еще там самая плодородная земля - райский сад, да и только. А войско карматов, рассказывают, - неисчислимо. С боями продвигаясь вглубь аль-Ахсы, воины халифа обнаружат, что слухи лгут. Нечисти что-то не видно. Земля - самая обычная. Да и войско карматов вполне исчислимо - у него тройное численное преимущество. Победы добываются ценой тяжелых потерь, враги каждый раз возвращаются с новыми силами, а изматывающий поход вглубь вражеской территории оборачивается кошмаром почище тех, которыми пугали досужие рассказчики.
Вторая часть романа "Золотая богиня аль-Лат".Умный и образованный халиф аль-Мамун полагает, что может справиться с терзающими страну налетчиками - нужно лишь перебросить армию на карматское побережье. Страж Престола полагает, что халиф ошибается. Тарик знает: карматов не одолеть - ибо им покровительствует могущественный злой дух. Богиню аль-Лат невозможно победить.Никому. Ни человеку, ни сумеречнику. Однако халиф отдал приказ избавить страну от карматской угрозы, и Тарик не может ослушаться. Ему приказали сделать невозможное, и он повинуется.
Волею судьбы Раснодри Солдроу вынужден примерить на себя личину танга, древнего борца с монстрами, презираемого всеми. Он вынужден самостоятельно постигать мастерство своего нового ремесла, ибо тангов уже давно никто не видел. И хоть в их отсутствие все научились бороться с монстрами подручными средствами, необходимости в тангах никто не отменял. Цепь случайностей проводит Раснодри сквозь опасные приключения, заставляет добыть древний магический артефакт, убить могущественного монстра, побывать в потустороннем мире и защитить столицу Давурской Империи от армии оживших мертвецов.
На что способен простой парень с Земли, оказавшись в другом мире, погрязшем в древней, кажущейся нескончаемой войне? Отважится ли он на борьбу ради спасения мироздания или отступит, понимая, что мал и ничтожен в этом огромном мире?
Двенадцать принцесс страдают от таинственного — и абсолютно глупого — проклятия. Любой, кто положит ему конец, получит награду. Ревека — умная, но недостаточно почтительная ученица знахаря, тоже хочет получить вознаграждение. Но её расследования раскрывают глубинные тайны и ставят девочку перед непростым выбором: сможет ли она разрушить заклятие, если опасности подвергается её собственная душа?
Фрэнк сын богатого торговца. Он рожден в мире, который не знает пороха и еще помнит отголоски древней магии. Давно отгремели великие войны, и теперь такие разные разумные расы пытаются жить в мире. Ему унаследовавшему огромное состояние, нет нужды бороться за хлеб, и даже свое место под солнцем. Он молод, многое знает и трезво смотрит на мир. Он уже не верит в чудеса, а старые мудрые маги кажутся ему лишь очередной уловкой власти. Только логика, причинно следственные связи, прибыли и выгода правят миром и стоят выше и холодной гордости эльфов, и доблести рыцарей, и веры кардиналов.
После череды загадочных событий четырнадцатилетний Глеб попадает во Внутренний мир — место, где до сих пор существует магия, а наделенные сверхчеловеческой силой рыцари бороздят просторы королевств. Появление гостя не проходит незамеченным: мальчика принимают за посредника — легендарного посланника, отвечающего за связь между мирами. Со времен последнего посредника минуло более тысячи лет, и Глеб — первый человек, которому удалось попасть во Внутренний мир. И все бы ничего, вот только по преданию, посредник еще и наделен огромной магической силой… Так ли прост главный герой? Проснутся ли в подростке приписываемые ему магические навыки, и что он будет делать, когда окажется втянут в придворные и межгосударственные разборки? В любом случае, нужно торопиться — враги не сидят на месте, а между королевствами бушует беспощадная война, грозящая уничтожить все сущее, и лишь авторитету посредника и его силе по плечу остановить неумолимо надвигающуюся катастрофу.