Стоп-кадр - [5]

________________________________________________________________

Вот это да!

Я разволновался.

Нет… Так нельзя… Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.

— Повезло тебе, — сказал Зиновий, — в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!

— А сразу же что… я выскакиваю — и крыша падает? А не может быть…

— Нет. Ничего не может, — сказал Зиновий. — Не первый раз такие сцены снимаем.

— Но крыша обрушивается ведь. Вдруг…

— Никаких «вдруг». Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?

— А что ж, конюшня сгорит?!

— Ты что ж думаешь, мы эту конюшню жечь будем?

— А какую?

— Есть там в лесу старый телятник… достроим немножко — и сожжём!

Вот это да!

— А разрешили?

— Разрешили.

— А вдруг лес загорится? — спросил я.

…Своими «ненавязчивыми» вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.

Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?

«Да, — думал я, — конечно… Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, — пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? — подумал я. — Воин… который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии… плюс осаждающие взяли бы город!»

Утром я проснулся, подошёл к окну — и увидел напротив окон красную пожарную машину.

Так. Значит, всё-таки состоится!

Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: с одной стороны, пожарные приехали, — значит, пожар точно будет, с другой — машина одна!

Вдруг в дверь раздался стук. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.

— Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта… киногруппа? Час уже ездим — не можем найти! Может, знаешь?

Мне ли не знать!

— Сейчас! — сказал я.

Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: «А, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!»

Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.

Тут я увидел, что приехали две машины: вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное!

Я сел в кабину рядом с водителем.

— Поехали, — отрывисто сказал я.

Через минуту мы подъехали к общежитию.

Оставив машину, я вошёл.

Зиновий, подняв руку, радостно приветствовал меня.

Теперь все меня уже знали. Люди, которые раньше меня не замечали и которых я раньше не замечал, теперь здоровались со мной.

— Ну что? — выдохнув, спросил я Зиновия. — Пора?..

— Да ты что! — легкомысленно сказал вдруг Зиновий. — Съёмка-то ночью будет, в десять часов! Ночью пожар, сам понимаешь, лучше видно! Так что ты пока гуляй!

Я выскочил на крыльцо.

Я решил, раз выпало свободное время, посмотреть ещё раз на место съёмок, пока там спокойно и тихо, ещё раз всё продумать.

Я побежал по Егерской аллее, свернул к телятнику.

Но там не было уже спокойно и тихо. Там стояли уже и лихтваген — от него шли чёрные кабели к прожекторам-ДИГам, — и камерваген, и тонваген. Двадцать чёрных осветительных ДИГов стояли в ряд метрах в тридцати от телятника. Ближе к нему стояли сразу четыре камеры (подойдя ближе, я увидел, что это пока только треножники).

Помощники оператора утоптали снег, потом положили рельсы — и сверху поставили операторскую тележку с треножником.

Потом они, пробуя, покатали тележку вперёд-назад.

Я пошёл по вытоптанной перед зданием площадке, важно потрогал треножник: хорошо ли стоит? Треножник, как я и думал, стоял хорошо — дело было не в этом.

Просто я понял вдруг, что сегодня я здесь самый главный, всё это громоздится для того, чтобы снять меня, как я спасу из конюшни лошадей…

Я прошёлся вдоль всего здания — и вдруг увидел сбоку, метрах в пятнадцати, самолётный мотор с пропеллером! Он стоял на какой-то подпорке и был оцеплен со всех сторон красными флажками на верёвке.

«Мотор-то зачем? Летать уж, во всяком случае, я не обещал!»

Вдруг я увидел, что ко мне идёт милиционер, в шапке с опущенными ушами, в огромных валенках.

Он взял меня за плечо.

— Мальчик! — Изо рта вырвался белый пар. — Уйди, пожалуйста, с площадки!

— Это наш! — закричал ему кто-то.

— Всё равно! — сказал он. — От ветродуя держись подальше!

Я отошёл от мотора, который оказался ветродуем.

По площадке ходила девушка в полушубке, с пушистым инеем на бровях и ресницах. В руке она несла термос и наливала по очереди в крышечку термоса всем работающим на площадке.

— Вам налить? — спросила она меня.

Я кивнул, и она налила мне в белую крышечку отличного, горячего, сладкого кофе!

Я не спеша выпил, поблагодарил, и она пошла дальше.

Что я испытывал в тот момент?

Честно говоря, я испытывал счастье!

Потом на аллее в самом конце появилась крохотная чёрная «Волга». Она ехала среди высоких пушистых деревьев, быстро приближаясь. Вот она выехала на площадку — и из неё вылез Зиновий.

— Ты здесь уже? — увидел он меня. — Молодец! Пойдём поглядим, что и как.

Мы вошли в тёмный после солнца телятник. Там были установлены новые перегородки, сделаны стойла, хотя ничего этого, как я знал, в фильме снято не будет.