Стоп-кадр - [3]

— Ты что там сделал? — сказала жена.

— Антенну снял, товарищи вот просили, — сказал Булкин.

— А мы что теперь будем делать?

— Молчать! — сказал Булкин. — Кино — это искусство! Все обязаны ему подчиняться.

В следующий дом входить было уже легче. Тем более там действительно жила знакомая, папина аспирантка, Майя Николаевна, с ней-то я как раз знал, как разговаривать!

— Майя Николаевна! — сказал я. — Неужели вы, интеллигентная женщина, настолько уж любите телевизор? Футбол, хоккей! Никогда не поверю.

Расчёт мой оказался абсолютно точным.

— Ну что вы, конечно нет! — ответила Майя Николаевна. — У меня абсолютно нет на это времени. Георгий Иванович ставит такие высокие требования, буквально не остаётся ни минуты свободной!.. А Георгий Иванович в курсе?

— Конечно!

Механик быстро спустил во дворе шест с антенной, я только держал лестницу, когда он влезал и слезал.

Дальше стоял бревенчатый дом. Папа рассказывал мне, что это самый старый дом в посёлке и живут в нём двое старичков, Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна, которые работают на этой станции с самого начала. Дом стоял над самым речным обрывом; когда-то он, наверное, стоял дальше, но берег, очевидно, постепенно обрушивался…

Когда мы вошли на кухню, там была только Любовь Гордеевна. Близоруко натянув пальцем уголок глаза, она разглядывала нас. Потом вошёл Василий Зосимыч, с грохотом свалил дрова у плиты.

Механик объяснил им, чего мы хотим.

— А надолго ли? — спросила Любовь Гордевна.

— Через два дня… честное слово! — пообещал я им.

— А можно, я полезу? — сказал я механику, когда мы вышли.

Мы установили лестницу, и я полез. Сначала снег сыпался с крыши за шарф, потом набился в рукава, потом в ботинки, но я лез. Я забрался на самый верх, к трубе. Дом был не такой уж большой, но он стоял у обрыва, и я оказался вдруг на большой высоте.

Далеко внизу была замёрзшая река, посреди её виднелась колея, и кто-то ехал в санях, лошадь казалась величиной с муху.

Белые деревья еле различались на том берегу.

Дальше, за поворотом реки, виднелся чёрный квадратик — прорубь.

Я стал смотреть антенну. Она была примотана к трубе, и железные тросы-растяжки шли к углам крыши.

Я взялся за них голой рукой — рука прилипла к мутному тросу.

Дул ледяной ветер, слезились глаза.

Я слез к углу крыши, вывинтил штырь с резьбой, на который зацепилась растяжка и который был ввинчен в кольцо, вделанное в крышу. Потом, осыпая снег, перелез на другой угол, вывинтил второй штырь. Потом перелез на другую сторону, во двор, и вывинтил те два крепления. Потом обнял трубу и размотал проволоку, приматывающую мачту к трубе. Высокая мачта стала крениться — я осторожно опустил её верхушку на крышу сарая.

Вместе со снегом я съехал во двор. Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна так и стояли, глядя вверх.

— Вот так… всё ясно? — подражая механику, сказал я.

Руки саднило, лицо одеревенело, по щекам катились едкие слёзы.

Но дело было сделано!

Дальше всё было вообще элементарно!

Ещё до этого люди выходили, заинтересованные, и вот уже собралась среди улицы небольшая толпа.

— Чего это там?

— Да антенны убирают. Кино приехало. Кино будут снимать.

— А чем им антенны-то наши помешали?

— Да говорят, кино-то про довоенное время. Антенн-то тогда ещё не было, понял?

— А-а-а. Ясно. Ну что ж, пойду подготовлю всё, раз такое дело.

А я-то готовился к борьбе, и вдруг оказалось всё так легко!

Уже в полном упоении я переходил из дома в дом и только показывал людям, куда убрать антенны, чтоб их не было видно.

Через каких-нибудь два часа я стоял посреди улицы, смотрел: антенн по всей улице не было.

Всем домам по этой улице обломали, можно сказать, рога!

Потом мы вернулись обратно в киногруппу.

— Готово! — сказал Зиновию механик.

— А как наш юный друг? — спросил Зиновий.

— Этот? Нормальный парень… Хорошо мне помог.

Это ещё вопрос, кто кому помог!

— Ну, поехали, посмотрим, — сказал Зиновий. — Яков Борисыч, поедете смотреть точку?

Зиновий, Яков Борисыч и оператор пошли к автобусу.

— А мне можно? — спросил я.

— Садись, садись! — подтолкнул меня Зиновий.

Мы расселись в автобусе и поехали, но почему-то не на улицу, на которой снимали антенны, а вниз по извилистой дороге, к реке.

Автобус съехал на лёд и покатил посередине. Справа поднимался обрывистый берег.

— Стоп! — сказал вдруг Яков Борисыч.

Автобус остановился, все вылезли, подняли головы. Оператор вытащил камеру, поставил, пригнулся к глазку.

Над обрывом виднелись крыши домов — тех, с которых мы только что сняли антенны. Выше всех казался старенький дом Василия Зосимыча, потому что он стоял к обрыву ближе других. Белый дым вертикально поднимался из труб. Все смотрели вверх, и белый пар струями поднимался между поднятых воротников.

— Ну что ж… годится! — сказал оператор, распрямляясь!

Годится!

Я ликовал. Ведь это я убрал антенны, которые могли всё испортить, именно я, пускай об этом никто почти не знает!

— Так. Где делаем прорубь? — Яков Борисыч вышел вперёд.

— А есть уже прорубь, — неожиданно для себя проговорил я.

Все посмотрели на меня.

— Там, за этим мысом. — Я махнул.

— Поехали, — подумав, сказал Яков Борисыч.

Мы обогнули мыс и подъехали к проруби. Все вылезли снова, оператор вытащил свою камеру, треножник, согнулся, подвигал вделанную в камеру маленькую поперечную ручку.