Стон горы - [63]

Шрифт
Интервал

Возраст иностранца трудно определить, но, судя по огромной лысине, морщинистому лбу истарческим пятнам на руках, он, пожалуй, одного возраста со мной, подумал Синго. Иностранец представлялся ему жестоким чудовищем, вторгшимся в чужую страну и заставившим служить себе юношу из этой страны. Юноша был в бордовой рубахе, верхняя пуговица расстегнута, распахнутый ворот открывал выпирающие ключицы.

По обеим сторонам вонючей канавы буйно росла ярко-зеленая полынь. Электричка все еще стояла.

2

Под москитной сеткой было душно и мрачно, и Синго решил больше не вешать ее над постелью.

Ясуко каждый вечер, притворно кряхтя, с деланным усердием била москитов.

– А Сюити еще пользуется москитной сеткой.

– Ну что ж, иди спать к Сюити. – Синго смотрел в потолок, с которого уже не свисала москитная сетка.

– Нет, туда я не могу пойти, но с завтрашнего дня буду ложиться в комнате Фусако.

– Вот-вот, будешь спать в обнимку с одной из внучек.

– Почему это Сатоко, хотя у нее есть младшая сестра, все время цепляется за мать? Может, она не совсем нормальная? Иногда у нее такой странный взгляд.

Синго не ответил.

– Уж не оттого ли, что у нее теперь нет отца?

– Ты бы хоть относилась к ней поласковей.

– Я больше люблю Кунико, – сказала Ясуко. – Но и тебе бы неплохо быть понежнее с Сатоко. Тем более теперь.

– Умер ли Аихара, жив ли, хватит о нем говорить.

– Хорошо, что прислал заявление о разводе.

– Ну довольно, перестань.

– Ты прав, больше не буду. Но если Аихара и не умер, неизвестно, где он находится… И все-таки кто так поступает: решили, что жизнь у них не удалась, плюнули на все, разошлись, а что двое детей – об Этом забыли. Ненадежная штука семейная жизнь.

– Даже если семейная жизнь не удалась, это еще не значит, что все кончено. Фусако тоже хороша. Предположим, Аихара оступился, разве можно так просто бросать его, – сколько теперь страданий выпало на его долю. Наверно, и самой Фусако нелегко сейчас об этом думать.

– Если муж оказался в отчаянном положении, значит, жена ему вовремя не помогла, не была ему настоящим другом. Когда человека бросают на произвол судьбы, ему ничего не остается, как покончить с собой. Но если вместе с человеком, оказавшимся в тупике, соглашается умереть женщина, его уже нельзя считать покинутым, – сказала Ясуко.

– С Сюити сейчас как будто все в порядке, но что будет дальше, неизвестно. Для Кикуко эта история не прошла даром.

– История с ребенком, да?

Слова Синго имели двойной смысл. И тот, что Кикуко не родила, и тот, что Кинуко собирается родить. Второе не было известно Ясуко.

Заявив, что она беременна не от Сюити, Кинуко отвергла попытку Синго помешать ей родить, но Синго, не зная точно, от Сюити она беременна или не от него, не мог отделаться от мысли, что Кинуко нарочно отрицает отцовство Сюити.

– Я думаю, мне действительно следует спать под москитной сеткой Сюити. Ведь даже представить себе невозможно, до каких глупостей они могут договориться. Оставлять их вдвоем просто опасно…

– Договориться до глупостей? Что ты имеешь в виду?

Ясуко, лежавшая спиной к Синго, повернулась к нему лицом. Потом сделала такое движение, будто хотела взять его за руку, но Синго не протянул ей руки, и Ясуко, пошарив возле подушки, прошептала, словно выдавая секрет:

– Я все-таки думаю, что у Кикуко скоро будет ребенок.

– Что?

Синго был потрясен. – Мне, правда, кажется, что еще рановато, но Фусако говорит, что уже заметила.

Ясуко стеснялась говорить даже о своей беременности.

– Тебе это Фусако сказала?

– Рановато, правда, – повторила Ясуко. – Слишком мало времени прошло.

– Кто сказал Фусако – сама Кикуко или Сюити?

– Никто не говорил. Это ее собственные наблюдения.

Слово «наблюдения», употребленное Ясуко, показолось Синго неуместным. Что ж это получается, подумал он, не успев обжиться, Фусако уже ведет слежку за женой брата?

– Ты скажи Сюити, чтобы он был к ней повнимательней.

У Синго сдавило грудь. Стоило ему услыхать, что Кикуко беременна, как эта ее беременность навалилилась, на него невыносимой тяжестью.

Когда две женщины почти одновременно беременеют от одного мужчины – тут нет ничего удивительного. Но как страшно, если этот мужчина – твой сын.

Может быть, это чья-то месть или чье-то проклятие, а может быть, козни дьявола?

Если трезво рассудить, то все случившееся было вполне, естественно, так сказать, здоровая физиология, но столь трезво Синго сейчас рассуждать не мог.

К тому же Кикуко теперь вторая. Когда она избавлялась от своего первого ребенка, Кинуко уже была беременна. Кикуко снова забеременела, а Кинуко еще не родила. И Кикуко не знает, что Кинуко беременна, а беременность Кинуко уже всем бросается в глаза, ребенок уже, наверно, шевелится.

– На этот раз и нам все известно, так что Кикуко не сможет своевольничать.

– Пожалуй, – сказал Синго без всякой уверенности. – Ты тоже поговори с Кикуко.

– Ты, наверно, и внука от Кикуко будешь любить больше, чем остальных.

Синго не спалось.

«Есть ли сила, которая заставила бы Кинуко не рожать?» – думал Синго с раздражением, и ему пришла на ум жестокая мысль.

Кинуко говорит, что у нее ребенок не от Сюити, – может быть, стоило бы последить за ее поведением, и тогда удастся обнаружить нечто такое, что их всех успокоит.


Еще от автора Ясунари Кавабата
Тысячекрылый журавль

Ясунари Кавабата – один из крупнейших японских писателей нашего времени, чье творчество ярко выделяется своей приверженностью к традициям многовековой национальной культуры. Наиболее известные произведения писателя, такие, как «Тысячекрылый журавль» и «Снежная страна», неоднократно отмечались литературными премиями и прочно вошли в современную литературу Японии. В настоящее издание вошли две повести: «Тысячекрылый журавль» и «Снежная страна», а также новеллы, рассказы и эссе.


Снежная страна

КАВАБАТА Ясунари (1899-1972), японский писатель. Своеобразие художественного стиля восходит к эстетике дзэн. Повести «Снежная страна» (1937), «Тысячекрылый журавль» (1951), романы «Стон горы» (1953), «Старая столица» (1961) отличаются психологизмом и лиризмом. Нобелевская премия (1968)


Спящие красавицы

Ясунари Кавабата (1899–1972) — один из крупнейших японских писателей, получивший в 1968 г. Нобелевскую премию за «писательское мастерство, которое с большим чувством выражает суть японского образа мышления». В книгу включены повести «Танцовщица из Идзу», «Озеро», роман «Старая столица». Публикуются также еще неизвестная широкому читателю повесть «Спящие красавицы» и рассказы. Перевод Нобелевской речи писателя «Красотой Японии рожденный» печатается в новой, более совершенной редакции.


Старая столица

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Песнь об Италии

О жизни и смерти, о любви и войне, о радости и страдании этот рассказ. Что суждено – загранкомандировка или смерть, замужество или одиночество? Как сохранять оптимизм, когда вокруг война?


Рассказы на ладони

Впервые на русском языке отдельной книгой выходят "Рассказы на ладони" знаменитого японского писателя, лауреата Нобелевской премии Кавабата Ясунари (1899–1972). Кавабата писал свою книгу рассказов всю жизнь. Тончайшее понимание того, как устроен человек, рождённый японской культурой, нашло не только международное признание. В Японии ему было присвоено звание "человека-сокровища". Шедевры Кавабата позволили всему миру ощутить, что это значит — родиться японцем.


Рекомендуем почитать
Комбинат

Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.


Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.


Москва–Таллинн. Беспошлинно

Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.


Из Декабря в Антарктику

На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.


Девушка с делийской окраины

Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.