Столыпинский проект. Почему не состоялась русская Вандея - [12]

Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития».

Здесь ключевыми словами является последняя фраза: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции…». Она послужила импульсом для теории перманентной революции Троцкого, исступленного ожидания мировой революции, характерного для большевистского мироощущения двадцатых годов прошлого века и многих других политических мечтаний того времени.

Возвращаясь же к восьмидесятым годам века девятнадцатого, скажем, что переписка Маркса и Веры Засулич по поводу русской общины оборвалась, едва начавшись. Учитель не решился предать гласности свои мысли, ревизующие собственное учение. Наброски были опубликованы лишь в 1924 году, сорок лет спустя после его смерти.

Маркс умер вскорости после обмена письмами с Засулич, сломленный душевным кризисом, так и не открыв никому тайны своих интеллектуальных сомнений и метаний. А Вера Засулич дожила до социалистической революции, делу которой она отдала всю жизнь, не приняла ее и умерла в 18-м году на пороге своей петроградской квартиры нищей, голодной и всеми забытой старухой.

VIII. Механики сложной машины

Судьбы русской поземельной общины, однако, определялись отнюдь не утопическими мыслителями, а вполне трезвыми правительственными чиновниками, которым было несвойственно романтическое славянофильско-народническое восприятие «сельского мира» как воплощения национального духа или социалистической идеи. Однако официальная поддержка общинного порядка диктовалась не только фискальными соображениями, но и ощущением национальной традиции, которая, как казалось правительственной элите, выражалась в знаменитой формуле «православие, самодержавие, народность». Но девятнадцатый век принес в среду тех, про кого троюродный брат Столыпина с присущим ему поэтическим пафосом сказал: «Вы жадною толпой стоящие у трона», немало ярких и сильных исторических личностей, обладавших самостоятельным политическим мышлением и выражавших разные взгляды, в том числе и на «крестьянский вопрос». Среди них не могло быть единообразия мнений.

Сперанский и Канкрин, братья Милютины, Бунге и Витте, вплоть до нашего героя — Столыпина, — все это были люди мысли и действия, проходившие карьерный путь с начальных мелких должностей (Витте, прежде чем стать министром путей сообщения, работал помощником машиниста, конторщиком грузовой службы), с помощью ума и таланта прошибавшие казавшуюся неприступной стену бюрократии, с тем чтобы, оказавшись на вершинах власти, пытаться реализовать свои реформаторские амбиции. Одни из них попадали в ссылку, как Сперанский, или в почетную отставку в расцвете сил, как Витте, другие доживали свой век в царском благоволении, но судьба каждого — роман, достойный пера современного мыслителя.

Интересно отметить, как во второй половине девятнадцатого века на высшие правительственные должности стали приходить люди точного знания. Творец военной реформы, двадцать лет занимавший пост военного министра, Дмитрий Алексеевич Милютин смолоду выказывал большие способности к математике и, будучи молодым офицером, писал статьи на эти темы в «Энциклопедическом лексиконе». Витте окончил курс в Новороссийском университете по математическому факультету, написав диссертацию «О бесконечно малых величинах», и должен был остаться при университете для подготовки к профессорскому званию. А его предшественник на посту министра финансов Иван Алексеевич Вышнеградский — так тот вообще был выдающимся математиком и инженером-конструктором, основоположником теории автоматического регулирования.

Но «вернемся к нашим баранам». Первым, кто подверг сомнению целесообразность общинного хозяйства, был министр финансов в первой половине восьмидесятых годов Николай Христианович Бунге. Этот «ученый немец», много лет бывший профессором экономики и ректором Киевского университета, еще в конце пятидесятых привлекался к подготовке освобождения крестьян, а на последнем этапе царствования Александра II, в период лорис-меликовской «диктатуры сердца», был вытребован в столицу и как специалист назначен заместителем главы финансового ведомства. Когда после убийства своего отца Александр III затеял перетряску либерального кабинета, Бунге не только не был уволен, но и стал министром, так как в свое время преподавал теорию финансов цесаревичу и пользовался его расположением. Этого расположения хватило на пять лет, пока нападки консервативных кругов, обвинения в «непонимании условий русской жизни, доктринерстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями» не привели к отставке Бунге с должности министра финансов и назначению на почетный, но лишенный реального влияния пост председателя Комитета министров.

Тем не менее за пять своих министерских лет этот профессор, обладавший мировоззрением типичного либерала-западника, понизил выкупные платежи крестьян, отменил подушную подать и, полагая, что многие проблемы российского крестьянства связаны с недостаточным размером их земельных наделов и невозможностью получить долгосрочный кредит для покупки новых земель, создал Крестьянский банк, призванный выдавать долгосрочные ссуды крестьянам на покупку частновладельческих, прежде всего дворянских, земель. Пытался он отменить и круговую поруку в деревне, но тут уж Государственный совет сделать это ему не дал.