Столичные каникулы - [11]

– Горячая ванна помогает быстро прийти в себя. – Джоселин посмотрела на следы, оставленные ее мокрыми ступнями на турецком ковре, и сразу перешла к делу: – Я звоню, чтобы узнать, не сможешь ли ты приехать завтра ко мне на ланч?

– Завтра? Декстер, принеси мне мое расписание. – Послышалось недовольное бормотание. – Жаль, что ты не собака, Декстер. Моя жизнь была бы спокойнее, имей ты намордник. Я не говорила «посмотри» мое расписание на завтра. Ты ведь все равно не видишь без своих очков. Просто принеси мне книжку. Ему доставляет удовольствие меня раздражать. – Последняя фраза предназначалась Джоселин. – Ну, наконец-то. Итак, что у нас на завтра?.. А ты можешь выбрать другой день? Я собиралась позавтракать с Мод Фарнсворс в…

– А как насчет среды? – прервала бабушку Джоселин.

– Ну, нет уж. Давай лучше завтра. Эта дама ужасно скучная. А приглашение на ланч в Белый дом лучший повод, чтобы избежать встречи с ней.

– Ты уверена? – спросила Джоселин.

– Абсолютно! – с чувством воскликнула Блисс Уэйкфилд. – Не понимаю, и зачем я согласилась встретиться с ней в первый раз? Должно быть, страдала в тот момент от нехватки развлечений. А во сколько мне нужно быть у тебя?

– Завтра в десять утра у меня встреча в Госдепартаменте, на час, не больше. Хотя в некоторых случаях такие встречи затягиваются, так что давай договоримся на двенадцать тридцать.

– Договорились, я примчусь на всех парах! – Затем последовала короткая пауза. – Может быть, мне надеть накидку Соломен и ничего больше? Будет о чем посплетничать желтой прессе.

Блисс Уэйкфилд сказала это так серьезно, что на какое-то мгновение Джоселин потеряла дар речи. Но, осознав, что это очередная маленькая бабушкина шутка, хихикнула:

– Папу хватит удар!

– Бедному Декстеру уже плохо. Он побледнел. До завтра, дорогая! – весело закончила Блисс и повесила трубку.

Придерживая одной рукой полотенце, Джоселин положила трубку на рычаг и вернулась в ванную, погруженная в свои мысли. Пока что у нее не было никаких других дел, кроме как организовать ланч с бабушкой. Если бы она начала думать о разумности всего этого, то, возможно, изменила бы свое мнение.

Но проблема была в том, что она устала быть мудрой, осторожной, устала следить за каждым своим словом и жестом, совершать благопристойные поступки. И вот готова совершить что-то, явно противоположное этому.

Вполне возможно, что в ней больше черт ее бабушки, чем Джоселин сама это осознает.

На следующее утро, ровно в 6.30, на ее туалетном столике зазвонил телефон. Это была оператор Белого дома. Простонав, Джоселин повернулась, чтобы ответить на разбудивший ее звонок.

– Я встаю, – сонно пробормотала она.

– Вы хотите, чтобы вам перезвонили через десять минут? – поинтересовалась оператор.

На какое-то время эта мысль показалась ей заманчивой, но потом она сбросила с себя одеяло.

– В этом нет необходимости. Спасибо.

Джоселин положила трубку и нажала на кнопку вызова, которая подавала сигнал в кухню, оповещая дежурного лакея о том, что можно принести утренний кофе и сок.

Через полчаса Джоселин со второй чашкой кофе в руках, в тапочках и в шелковом халате, из-под которого виднелась пижама, постучала в дверь кабинета отца. Утро было единственным временем суток, которое отец и дочь проводили вместе, только если в это же время не намечалось визита какого-либо высокопоставленного лица. Это стало их семейной традицией.

Из глубины комнаты послышался сладкозвучный голос диктора Джеймса Орла Джонса, который объявлял: «В эфире Си-эн-эн».

– Входите, – раздался спокойный, но громкий голос ее отца.

Джоселин открыла дверь. В те дни, когда у супругов было принято спать порознь, этот кабинет был президентской спальней. И лишь во время правления прошлой администрации он стал исключительно рабочим кабинетом. Ковры, шторы, обивка здесь были ярко-красного цвета, что придавало комнате мужественный и президентский вид. Веселые языки пламени подпрыгивали и плясали в камине. На его мраморе, сбоку, была надпись:

«Эту комнату занимал Джон Фицджеральд Кеннеди на протяжении своего президентского правления – 2 года, 10 месяцев и 2 дня.

20 января 1961 г. – 22 ноября 1963».

Где-то еще в комнате находилась табличка, гласившая:

«В этой комнате спал Абрам Линкольн, будучи президентом Соединенных Штатов».

Каждый уголок Белого дома дышал историей. И от нее невозможно было укрыться. Всякий раз, как только Джоселин начинала чувствовать себя комфортно, привыкая к жизни в Белом доме, она вдруг поворачивала голову и натыкалась на что-то, что являлось частью истории и напоминало о том, что она здесь лишь временно.

– Доброе утро. – Ее отец сидел в мягком кресле перед телевизором, на кончике его носа были надеты очки для чтения. На полу возле кресла лежали утренние номера «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк тайме», указывая на то, что их он уже прочел. Три другие газеты лежали на кресле возле него.

– Доброе утро, папа. – Джоселин приблизилась к креслу и чмокнула его в чисто выбритую щеку. Этот ритуал она проделывала уже на протяжении очень долгого времени. – М-м-м, от тебя приятно пахнет. Сегодня жаркая встреча? – Она обняла его и устроилась во втором кресле, которое было точной копией того, в котором сидел отец.