Столица - [2]
В зале было около сотни людей; Монтэгю переходил от одной группы к другой. Многие лично знали его отца. Ему просто не верилось, что он видит их наяву, таких старых и слабых, поседевших, покрытых морщинами. В его памяти они все еще оставались героями — сильными, молодыми, овеянными славой, не подвластными разрушающей силе времени.
Люди на больших плантациях жили очень уединенно. Особенно тоскливой должна бы казаться подобная жизнь уроженцу юга, сражавшемуся в рядах федеральной армии. Но генерал Монтэгю не тяготился ею; самым боль-шим его удовольствием было, усадив на колени обоих своих мальчуганов, предаваться воспоминаниям о Минувших боевых делах.
Он собрал все, что было написано о его корпусе,— целую библиотеке Едва научившись читать, Аллен с головой ушел эти книги. Без преувеличения можно сказать, что он воспитывался на военной литературе. Он мог часами лежать, погрузившись в чтение какой-нибудь иллюстрированной военной истории, пока его не отрывали насильно. Он изучал карты походов и планы кампаний; и былое оживало перед ним, наполнялось борьбой и человеческими страстями. В Потомакской армии он знал каждую бригаду, дивизию, имена командиров, их привычки и лица; ему даже казалось, что он слышит их голоса; одно только упоминание их имен наполняло его трепетом.
И вот он увидел этих людей воочию — и все былые видения бурным потоком нахлынули на него. Не удивительно, что он был несколько растерян, когда к нему обращались, и не сразу находил слова для ответа. Голос генерала вернул его к действительности:
— А это судья Эллис.
Судья Эллис! Слава о его тонких остротах и блестящих речах достигла даже Миссисипи, да и был ли хоть один самый отдаленный уголок Америки, где бы не слыхали о красноречии судьи!
— Поухаживай за ним! — смеясь, посоветовал Аллену его брат Оливер, узнав, что судья будет на собрании. — Поухаживай, он тебе пригодится.
«Ухаживать» за таким любезным человеком, как судья Эллис, было нетрудно. Он стоял в дверях, гладко выбритый, с безукоризненной прической, выделяясь среди военных своим фраком. Это был плотного сложения добродуш-
ный человек с лицом, сияющим улыбкой и холеными бакенбардами.
— Сын генерала Монтэгю! — воскликнул он, пожимая руку молодого человека.— Какая встреча! Почему вас не видно было раньше?
Монтэгю объяснил, что он только шесть часов назад приехал в Нью-Йорк.
— Вот как! И надолго?—спросил судья.
— Навсегда,— ответил Монтэгю.
— Ну и отлично,— сердечным тоном сказал судья,— значит, будем часто встречаться. Чем собираетесь заняться?
— Я юрист,— сказал Монтэгю,— и надеюсь получить здесь практику.
Острый взгляд судьи скользнул по фигуре высокого красивого молодого человека с гладкими иссиня-черными волосами и серьезным лицом, который стоял перед ним.
— Что ж, испытаем ваши силы,— сказал он и, видя, что к ним подходят, ласково положил руку на плечо Монтэгю и шепнул с лукавой улыбкой:— Я говорю вполне серьезно.
Сердце Монтэгю учащенно забилось. Он вовсе не собирался следовать совету брата: низкопоклонство было не в его характере; но он действительно хотел работать и добиваться успеха и понимал, что значило для него расположение такого человека, как судья Эллис. Судья слыл кумиром нью-йоркских дельцов и политической аристократии, одно его слово могло решить судьбу человека.
В зале отеля, где рядами были установлены стулья, собралось около трехсот человек. По углам стояли боевые знамена. Для знатока, подобного Монтэгю, каждое из этих знамен было целой летописью трагических событий. Он обводил их взглядом, пока секретарь знакомил присутствующих с порядком собрания. Потом он стал разглядывать собравшихся. Среди них были и инвалиды: кто без руки, кто на одной ноге. Мимо прошаркал девяностолетний солдат, совсем слепой; друзья вели его под руки.
Легион лойялистов был организацией офицерской и, следовательно, до известной степени аристократической, но общественное положение здесь не принималось в расчет. Некоторые из его членов едва сводили концы с концами, живя только на пенсию, хотя и пользовались в легионе таким же большим почетом, как генерал Прентис —председатель одного из крупнейших городских банков и богатый человек даже по нью-йоркским масштабам.
Председательствующий офицер объявил, что «полковник Роберт Селден сейчас прочтет «Воспоминания о Спотсильвании». Услышав это имя, Монтэгю вздрогнул: «Боб» Селден был однополчанином его отца и воевал с ним плечо к плечу в течение всей кампании на полуострове.
Селден — высокий человек с орлиным профилем и седой эспаньолкой — встал, и в комнате воцарилась тишина. Он поправил очки и начал читать. Он напомнил обстановку в Потомакской армии весной 1864 года: уже три года она была в походах и битвах, поражение следовало за поражением, не было человека, способного возглавить эту могучую силу. И вот, наконец, такой человек явился; он повел людей в бой и дал им возможность сражаться. Они прошли за ним сквозь дикие лесные чащи, и там генерал Ли нанес им сокрушающий удар. Целых три дня пробирались они, как слепые, в дремучем лесу, то и дело схватываясь врукопашную с противником среди облаков удушливого дыма. Полковник читал спокойным бесстрастным голосом, но слушателей захватил его рассказ. Это было видно по тому, как озарились их лица, когда полковник рассказывал, как, оправившись после потрясения, армия пришла в себя; дикая радость овладела людьми, понявшими, что, продвигаясь влево, они уже не отступают. И вот настал первый день Спотсильванского сражения, которое длилось двенадцать суток. Они все еще не выбрались из чащи; линия фронта противника простиралась почти на восемь миль и по форме представляла собой так называемую подкову. Передний край дуги был укреплен брустверами из бревен, скрепленными и засыпанными землей, а перед брустверами проходил ров и были беспорядочно навалены деревья. Это место было ключом всей фронтовой дуги конфедератов, и его называли «Кровавым углом»!
