Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга - [21]

По шведскому плану 1676 года на месте Петербурга и его окрестностей показано 41 поселение разного размера. Одно из них, с финским названием Osadissa-saari — на том месте, где сейчас находится Зимний и начинается Дворцовый мост.

В Ниеншанце, самом крупном городе, стоявшем на месте будущего Петербурга, «было много превосходных пильных заводов и там строились хорошие и красивые корабли; помимо шведского, финского и немецкого прихода, в нем находился и православный с церковью. От Ниеншанца ходил паром на левый берег Невы, к лежащему здесь русскому селению Спасскому». Пыляев приводит слова некого Миллера: «Не один Любек, но и Амстердам стал с Ниеншанцем торги иметь; водяной путь оттуда до Новгорода весьма к тому способствовал; словом, помалу и русское купечество в Ниеншанце вошло и привело сие место в такую славу, что в последние годы один тамошний купец, прозванный Фризиус, Шведскому королю Карлу XII в начале его войны с Петром Великим мог взаймы давать немалые суммы денег, за что после пожалован был дворянством, и вместо прежнего дано ему прозвание Фризенгейм и учинен судьей в Вилманстранде»[19].

Население деревень и городов в устье Невы составляло при шведах не меньше б—7 тысяч человек, и всякое строительство на территории Петербурга велось или непосредственно на месте русских и финских деревень (деревни при этом сносились), или в непосредственной близости от них.

Как видно, о птицах, забившихся в истерике от одного вида человека, всерьез говорить как-то не приходится, очередная сказочка, и только. И чересчур хорошо понятно, зачем нужна эта сказочка: приписать Петру очередной подвиг Геракла, лишний раз подчеркнуть, что до него было буквально ничего. Так, «пустое финское болото» с птицами, никогда не видевшими человека.

Интересно, что эту сказочку всерьез воспринимали и современники Петра — например, Феофан Прокопович, а уж они-то очень хорошо знали, что находилось на месте Петербурга до Петра, даже если сами и не брали шведских крепостей и не беседовали с русским населением Ижорской земли. Но и не только современники! Авторы двух классических петербургских стереотипов: про «брега пустынных волн» и про «пустое финское болото» — А.С. Пушкин и Ф.М. Достоевский. Байку про возведение Петербурга на пустом месте повторяют и сейчас, а для населения самого Петербурга эта история служит убедительным доказательством того, что город их особенный, удивительный и что уж в нем-то обязательно должно происходить что-то совершенно необыкновенное.

Но почему эта байка так дорога сердцу россиянина? Причем как в XVIII веке была дорога, так дорога и по сей день? Попробуем ответить на этот вопрос, но чуть позже.

Реальность

Итак, красивый, грандиозный образ построения Петербурга в ненаселенных «пустынях» совершенно неверен. И даже животрепещущая история Александра Сергеевича про «одинокий финский челн» очень далека от истины.

То есть финское население здесь очень даже было, конечно. Уже упоминался шведский план, составленный в 1676 году. Согласно плану, на территории будущего Санкт-Петербурга показано 41 поселение, и большая часть из них носит финские названия: Rithtiowa, на месте Александро-Невской лавры; Antolala, на месте Волковского кладбища; Avista, на Выборгской стороне, и многие другие.

Многие, казалось бы, вполне русские названия происходят от переосмысленных финских слов.

Лахта происходит от финского Lahti — залив; Ох-та — от Oha-joki. Название острова Голодай — от финского halawa — ивовое дерево. Korpi — необитаемый, пустынный лес по-фински, сохраняется в названии реки Карповки. Есть основания полагать, что и в названии Фонтанки отозвалось ее финское название — Кете, что означает крутой берег.

Но финское население до основания Петербурга, похоже, даже не преобладало. Вся местность, лежащая по берегам Невы, еще в XIV–XV вв. входила в Водскую пятину Новгорода Великого и имела русское население.

По Столбовскому договору 1617 года русские земли на южном берегу Балтики отходили Швеции. Шведы построили здесь город Ниеншанц при впадении Охты в Неву, но построили его на месте русского торгового городка Ниен, опустошенного морскими разбойниками в 1521 году. Русские считали Ниеншанц своим городом и называли его «Канцы». В городе находились шведский, финский и немецкий лютеранские приходы с церквами и русский православный приход.

В Стокгольме даже печатали немало религиозной литературы на русском языке, пытаясь обратить русское население в протестантизм.

Не стоит забывать и немецкое население, весьма многочисленное — по крайней мере в городах. При шведах Орешек-Шлиссельбург и Ниеншанц входили в состав Шведского государства, а находились на расстоянии всего сотни километров от городов Эстляндии, где и в Нарве, и в Дерпте-Юрьеве-Тарту всегда было много немцев. Некоторые из них совершенно естественно поселялись в Ниеншанце и Орешке, заводили мызы, то есть, попросту говоря, хутора в пойме Невы.

Отмечу, что немцы в Прибалтике не были переселенцами. Со времен завоеваний, сделанных в Прибалтике рыцарями Тевтонского и Ливонского орденов, с XIV–XV веков, здесь было многочисленное немецкое население. Население в основном городское, но были и немцы-крестьяне. Немцы были лютеранами, как и шведы. В начале Ливонской войны, в 1559 году, немцы приморских торговых городов призвали шведов, и вместе с ними воевали против католиков-поляков и русских-православных.