Столетний старец, или Два Беренгельда - [40]

Но стоило ему постичь суть предмета, как этот последний переставал интересовать его, он забывал о нем, и его пылкая любознательная натура требовала новой пищи. В такие минуты многие готовы были утверждать, что по жилам этого мальчика вместо крови бежит огонь; но неутолимая жажда деятельности ни в чем не умаляла ни его природной доброты, ни чувствительности.

Итак, нетрудно себе представить, с каким восторгом ступил юный Беренгельд на обширное поле науки, сколь умело и с каким энтузиазмом засевал и обрабатывал его. Отцовская библиотека стала для него источником новых знаний; он быстро проглотил имевшиеся там книги.

Его любовь к матери можно было бы назвать чрезмерной, если, конечно, дозволено предположить, что данное чувство может быть сопряжено с излишествами; несмотря на пылкость, эту любовь нельзя было назвать страстью, ибо в ней полностью отсутствовало то, что нередко заставляет относить страсть к низменным проявлениям человеческой натуры. Любовь к матери чиста и велика: это единственное совершенное чувство, на которое способен человек.

Итак, графиня Беренгельд была счастлива, живя жизнью своего сына, и содрогалась при одной лишь мысли о том, какие бури страстей ожидают его деятельную и мятущуюся душу, неспособную на посредственные поступки, свойственные людям с ограниченным умом и узкими воззрениями. Великий праведник или великий преступник — в зависимости от того, в какую сторону повернет их дорога, — таков удел этих людей; они или достигают орлиных высот, или умирают в грязи.

— Отец мой, — спрашивал Туллиус еще ребенком, — почему Земля круглая?

— Потому что так создал ее Господь, — отвечал отец Люнаде.

— Но человек не может увидеть разом всю Землю, откуда же он знает, что она круглая?

Священник, теребя рукава своей сутаны, опускал глаза: ему не хватало сообразительности, чтобы ответить на подобный вопрос.

— Все так решили, — отвечал он.

— А, понимаю, — говорил ребенок, лукаво улыбаясь, — так отвечают, когда хотят тебя запутать. Ведь если бы она не была круглая, мы бы пришли на ее край и упали бы с нее.

— Именно так, сын мой, — повторял Люнаде, — она бесконечна.

— А что такое бесконечность, отец мой?

— Это Господь, — кратко отвечал иезуит, дабы пресечь дальнейшие вопросы.

— Я не понимаю! — воскликнул мальчик и целый день размышлял над этим вопросом, исподлобья поглядывая на отца Люнаде.

В десять лет он с жадностью слушал рассказы старой Лаградны и Бютмеля. Постепенно ему стала известна тайна его рождения и все легенды, связанные с его предком Беренгельдом-Скулдансом-Столетним Старцем, родившимся в 1450 году и живущим до сих пор. Вот уже три с половиной века его предок странствовал по свету, познал все науки и овладел всеми знаниями.

Нетрудно понять, какое воздействие оказывали волшебные рассказы Лаградны и Бютмеля на воображение юного отрока, стремившегося ко всему романтическому и необычному; особенно он восхищался Бютмелем, ставшим участником многих необыкновенных приключений.

Истории о Столетнем Старце, рассказанные старой повитухе ее отцом и дедом, были столь правдоподобны, что в них никак нельзя было усомниться. Только садясь возле двух по-прежнему влюбленных друг в друга стариков и слушая чудесные предания далеких стран, рассказываемые надтреснутыми старческими голосами, Туллиус чувствовал себя по-настоящему счастливым. Нередко в хижине Лаградны, возле очага, где горел огонь, раздавались похвалы щедрости Столетнего Старца.

Поистине неисчерпаемым источником занимательнейших историй стали рассказы обитателей горы Коранель; старый Бютмель говорил неспешно, и казалось, что он никогда не доскажет их до конца.

Все чудеса и волшебства, приписываемые Столетнему Старцу, а также новые обличья, которые Старец принимал, когда появлялся то в одной, то в другой стране, прочно запечатлелись в юной голове Туллиуса. Он восторгался избранником, познавшим все науки, говорившим на всех языках, знакомым со всеми обычаями и хранившим в своей голове весь запас человеческих знаний.

Итак, с самого юного возраста Туллиус был заворожен этими правдоподобными рассказами, и, возвращаясь в замок и глядя на Перитоун в надежде увидеть там исполинского старца, он спрашивал у матери, правду ли говорили дряхлые влюбленные, а госпожа Беренгельд с серьезным видом отвечала:

— Туллиус, я видела Столетнего Старца, это ему я обязана жизнью; если бы не его познания — и ты, и я погибли бы, когда я производила тебя на свет. Когда-нибудь ты увидишь его, Туллиус, ибо он тебя любит.

— Но, мамочка, — спрашивал ребенок, — ему действительно триста лет?

— Не знаю, Туллиус; могу только сказать тебе, что я видела старца, описанного старой Маргаритой.

— И я похож на него!..

Чтобы избежать ответа, графиня обнимала сына и принималась целовать его. Но неутоленное любопытство быстро заставляло его вновь возвращаться к Лаградне, чтобы еще раз выслушать пересказ историй Бютмеля и его жены.

В двенадцать лет Туллиус бредил греками и римлянами; бродя по горам, он нарекал их именами прославившихся в истории мест. Он приходил в восторг при виде Перитоуна, названного им Капитолием; он восхищался Фермопилами, иначе отрогом Сюньом, а долина Валлинара становилась попеременно то равниной Херонеи