Столешники дяди Гиляя - [43]

Столешники и их радушный хозяин пользовались симпатиями не только крупнейших актеров, но и рядовых театральных работников. Любили и всегда приветливо встречали Гиляровского капельдинеры. Некоторые из них охотно угощались из его табакерки. Этому обычаю подражал и остальной технический персонал — плотники, сторожа, осветители, пожарные, оркестранты и даже дежурные полицейские чины. Последние всегда услужливо помогали Гиляровскому пройти в театр во время неимоверного скопления публики, когда объявлялись шаляпинские или собиновские спектакли или спектакли с участием зарубежных гастролеров.

Наиболее долголетние, крепкие и тесные связи были у дяди Гиляя с артистами Малого театра. В значительной мере это объяснялось тем, что Гиляровский с юных лет был связан с Марией Николаевной Ермоловой, дружил со «стариками» — опорой театра — семьей Садовских, О. А. Правдивым, А. П. Ленским и А. И. Южиным, а также с другими актерами этого старейшего московского театра, где бережно хранились традиции М. С. Щепкина, Н. X. Рыбакова и их могучего литературного вдохновителя — Александра Николаевича Островского.

Наиболее близок к Столешникам был Александр Иванович Сумбатов-Южин. Прекрасный актер и обаятельнейший человек, Сумбатов-Южин часто заходил сюда по пути в театр или обратно домой в Палашевский переулок. Чуть ли не каждодневно Гиляровский и Сумбатов-Южин встречались в литературно-художественном кружке на Большой Дмитровке, где Южин с давних времен директорствовал и пытал счастье за карточным столом. Встречались они и в редакции «Русской мысли», на обедах у В. М. Лаврова, в редакциях других газет и на разного рода литературных собраниях, постоянно устраиваемых московской художественной общественностью.

Во время посещений Столешников — иногда очень коротких, иногда, особенно после окончания спек такля, продолжительных — Сумбатов-Южин запомнился остроумным и порой язвительным, всегда собранным, волевым, хорошо осведомленным в вопросах театра, литературы, во всем, что кровно его интересовало. Он рассыпал верные, тонкие замечания, делился своими наблюдениями, умел точно оценить события художественной жизни. Наиболее пристальный интерес Сумбатова-Южина вызывали, естественно, события театрального сегодняшнего дня или то, что намечалось на завтра. Любопытны были его оценки постановок, игры актеров, анализ их удач и срывов. Много разговоров вызывали постановки Художественного и Малого театров, их «соперничество».

— Антон (Чехов), конечно, хорош, что и говорить, — обращался Гиляровский к Сумбатову-Южину, — он крепко обосновался в театре на Камергерском. Его не сдвинешь с места.

— Да, — соглашался Александр Иванович. — Ни Ибсен, ни Гамсун, ни Гауптман Чехову не страшны. А Косоротов и Карпов тем более!

— Игрой берите, Александр Иванович, — вставляла иногда Марья Ивановна, большей частью молчаливо слушавшая разговоры. — Я уже не говорю про Марию Николаевну (Ермолову), Гликерию Николаевну (Федотову), Ольгу Осиповну (Садовскую), если вспоминать женскую половину вашего театра.

— Молодежь у нас солидная — Яблочкина, Лешковская, и поросль сильная пробивается: Пашенная, Гоголева.

Много разговоров вызвало решение А. П. Ленского изменить курс Малого театра, приспособить текущий репертуар к требованиям современности. Вероятно, немаловажное значение для такого решения Ленского имел все возраставший успех Художественного театра.

Хорошо сохранилось в памяти одно вечернее чаепитие, когда за столом случайно оказались А. И. Сумбатов-Южин и Вл. И. Немирович-Данченко. В жизни это были закадычные друзья, но в искусстве их позиции расходились.

— Не надо браться Александру Павловичу за театрально-административные дела, — сказал Владимир Иванович, поглаживая рукой холеную бороду. — Не его это дело! Сожжет его эта работа, не по нему она.

Он артист и только артист! Преподавание — другое дело! Осуществить реформы в таком десятилетиями слагавшемся организме, как Малый, не под силу, да и надо ли это?

— Да, ты прав, Владимир Иванович, — сказал Сумбатов-Южин. Не один вечер — и у Ленского и у меня — говорили мы на эту тему. Он мне напоминает христианского мученика, решившего пожертвовать жизнью в надежде, что это принесет пользу любимому театру.

— На меня Александр Павлович произвел такое же впечатление, — добавил Гиляровский. — Передо мной был не великолепный актер, а человек, сознательно решившийся принести себя в жертву, человек без малейшей веры в то, что его усилия принесут хоть какую-нибудь пользу.

— Ну и схороним Ленского… Русский театр потеряет превосходного артиста, а мы вернейшего друга, с которым не один десяток лет встречались на подмостках сцены, — сказал Сумбатов-Южин. — А Малый театр останется, как и был, и, я верю, останется таким надолго…

Я глубоко верю, — продолжал Александр Иванович, — что традиции Малого будут жить, потому что основы их заложены Щепкиным, Ермоловой и другими великими мастерами сцены, потому что мы — театр Островского.

В одной из бесед о путях Малого и Художественного театров, очень волновавшую московскую театральную общественность, приняли участие не особенно часто бывавшие в Столешниках В. И. Качалов, И. М. Москвин, В. В. Лужский и А. Л. Вишневский.