Стоит только замолчать - [27]

инт.: Рот был открыт?

дзиро: Немного приоткрыт, с одной стороны. Не помню с которой.

инт.: И вы стояли там, глядя на него, – делали то, что у вас обоих вошло в обычай?

дзиро: Да. Вот только недолго. Потом пришел надзиратель и попросил меня уйти. Не сказал почему. Мне кажется, должен был прийти кто-то еще, но толком ничего не знаю. Казалось, меня вычищают оттуда, очищают помещение. Может, только что пришла весть, что его день близок, и потому они хотели все привести в порядок. Не знаю.

инт.: Так вы увидели его в последний раз.

дзиро: Помню, какая у него была стрижка, его остригли кое-как, один участок на голове недовыбрили. Когда я вижу его мысленным взором, таким я его и вижу, Сотацу. Но он стоит на улице.

инт.: Когда вы воображаете его, вы воображаете его в тюремной робе, с бритой головой, но он находится под открытым небом?

дзиро: Он на улице, со шкатулкой, которую я собирался ему отдать. Но она не открыта – не играет. Она у него в руке, закрытая.

Интервью 20 (Брат)

[От инт. В ту ночь после нашего возвращения я ушел к себе, чтобы лечь спать, но не спешил улечься в постель, просматривал кое-какие свои заметки. Спустя некоторое время ко мне постучались. Открыв дверь, я увидел на пороге Дзиро. Войдя, он сознался, что днем не сказал мне правды или сказал, но не всю. Я спросил, что он придержал при себе. Он сказал, что во время последнего свидания кое-что было не так, как в прошлые разы. Я спросил, что было не так и почему он умолчал об этой информации. Он сказал, что ни с кем этим не делился и потому не понимал, стоит ли делиться со мной, и только сегодня вечером понял. Я спросил его, что было при том свидании, том последнем свидании, в каком смысле оно было не таким, как в прошлые разы. Он сказал, что Сотацу отдал ему два письма, которые сам написал. Сказал, что они хранятся у него, спросил, хочу ли я их посмотреть. Я сказал, что хочу, и еще сказал: а мне-то казалось, что ему не разрешалось ничего писать. Дзиро сказал, что некоторым заключенным, видимо, разрешалось, и Сотацу, видимо, входил в их число. Он протянул мне картонную коробку с маленькой застежкой сбоку. Я сказал ему, что буду обращаться с ними очень бережно. Он отошел к двери, но помедлил, посмотрел на меня. Я спросил, предпочитает ли он, чтобы эти документы остались за пределами книги. Он ничего не говорил, но и не уходил, стоял, где стоял. Наконец сказал, что предпочитает, чтобы в книгу попало все. И не желает, чтобы за пределами книги осталось хоть что-то. Вот почему он изменил свою позицию и принес мне письма. Я сказал ему “спасибо”, и он ушел, оставил меня наедине с коробкой, чтобы я открыл ее один.]

[Документ (лицевая и оборотная сторона листа) будет приведен ниже, на следующей странице.]

Документ, лицевая сторона: Собственноручно составленное завещание

Собственноручно составленное завещание Оды Сотацу. Мое имущество, перечисленное ниже, следует отдать членам моей семьи в очередности, указанной ниже.

КНИГИ (наверно, около дюжины, на столе у окна) – моей сестре.

Мою ОДЕЖДУ, старые брюки, новые брюки, рубашки, носки и прочее – сжечь.

Мою МЕБЕЛЬ – раздарить.

Все, что есть в моей КУХНЕ, кастрюли, нож и т. п. – моей матери.

Мои ПЛАСТИНКИ, ПРОИГРЫВАТЕЛЬ – моему брату.

Мои РИСУНКИ, ДНЕВНИК – сжечь.

Мою ЛОПАТУ ДЛЯ ЧЕРВЕЙ, УДОЧКУ, СНАСТИ – моему отцу.

Мой ВЕЛОСИПЕД – моему брату.

Мой ШАРФ – моей сестре.

Мои ФИГУРКИ ПТИЦ – моей матери.

ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ – сжечь или раздарить.

… когда меня забрали, у меня было заплачено за квартиру, но с тех пор плата не вносилась. Не знаю, как это на все повлияет.

Документ, оборотная сторона: письмо к отцу

[От инт. Этот документ складывали и разворачивали много раз. Похоже, кое-где на сгибах он уже начал рваться. Могу предположить, что Дзиро часто разворачивал его, чтобы почитать. Увидевшись с Дзиро на следующий день, в день моего отъезда из его дома, я вернул ему письма и спросил, показывал ли он их отцу. Он сказал, что нет. Его никогда не посещали даже робкие намерения это сделать, и он так этого и не сделал. Теперь, когда эта книга готовится к печати, отца Дзиро и Сотацу уже нет в живых (ум. в 2006 г.), поэтому в этой жизни отец никогда уже не увидит это письмо.]

Отец!

Я знаю, почему вы не приходите меня навещать. Вы правильно считаете, что виноват в этом я. Дело это запутанное, но в то же время совсем простое. Настолько простое, что я могу сквозь него смотреть, как сквозь стекло окна. Когда смотрю, вижу вас и других, и вы чего-то ждете. Чего, я не знаю, и вы, по-моему, тоже не знаете.

Кто-то пишет что-то, потому что думает, что это должно быть написано, это должно быть сказано. Итак, я пишу это, но не знаю, для чего оно должно существовать, просто что-то должно быть сказано до того, как все совершится.

Там, где к дому прилегает задняя калитка, я имел обычай все прятать. Ты об этом никогда не знал. Мать, Дзиро – вообще никто не знал. Там есть впадина, и я время от времени засовывал в нее что-нибудь. Вот такое же чувство у меня сейчас. Я хотел, чтобы вы знали, что я больше не тревожусь. Теперь я не тревожусь.

ОС

Интервью 21 (Ватанабэ Гаро)

[От инт. Ватанабэ Гаро все не решался раскрыть подробности того, как происходит казнь. Я долго его уговаривал, давил на его тщеславие, на самолюбие, добивался, чтобы он произнес те же слова, которые доверил слуху Оды. Наконец, только на условиях оплаты наличными и гарантированной анонимности, он раскрыл подробности.]