Стоит только замолчать - [24]

инт.: По-вашему, большие были камеры?

дзиро: Пожалуй, семнадцать квадратных метров.

инт.: И вы были первым, кто навестил его за несколько недель?

дзиро: По-моему, его еще кое-кто навещал. Мне об этом сказали. Наверно, девушка все еще виделась с ним. Она приходила во время процесса, и надзиратель говорил мне про нее. Он сказал: ваша сестра приходит. Конечно, я знал, что это неправда. Она делала все-все-все, что бы ей ни велел отец, все, чего бы он ни сказал, даже ерундовое – она все выполняла беспрекословно. Чтоб она против отцовской воли навещала Сотацу – этого не было и быть не могло. И тут я вспомнил, что видел Дзито Дзоо в полицейском участке, и сообразил, что есть что-то общее между ней и девушкой, которая во время процесса упоминалась в одном газетном репортаже, девушкой, которая навещала Сотацу.

инт.: Впоследствии вы когда-либо говорили об этом с ней?

дзиро: Никогда не говорил.

инт.: Вернемся к тому первому посещению: надзиратель отвел вас в камеру Сотацу. Сотацу встал, увидев вас?

дзиро: Он спал. Надзиратель передал меня с рук на руки другому надзирателю. Собственно, они это проделали трижды. И этот надзиратель, из самой укромной части тюрьмы, разбудил Сотацу, колотя по двери. Открыл дверь и, колотя по ней, встал в проеме. Сотацу открыл глаза. Оттуда, где я стоял, мне было видно: он открыл глаза, но не шевелится. Тут надзиратель колотит по двери дубинкой и выкрикивает его имя, а он просто спокойно лежит, как лежал.

инт.: Вы что-то ему сказали?

дзиро: Через минуту он привстал. Когда он меня увидел, в его лице ничто не дрогнуло, но он подошел. К тому времени надзиратель закрыл дверь, но в ней было окошко, заслонка, которая отодвигалась, и в нее мы могли видеть, мы все-таки могли видеть друг друга. Я все время старался не моргать. Я смотрел на него пристально, смотрел, а потом, в конце концов, моргал, но он – никогда. Так я простоял с ним дотемна, часа два, наверно. Надзиратель говорил мне пять раз, шесть раз, что я должен уйти, но у меня было чувство, что я получаю от Сотацу все, что мне суждено получить, что я его больше не увижу, и я не хотел уходить. Я вложил всего себя в свой взгляд и стоял там, глядя на Сотацу. В конце концов мне пришлось уйти. И так получилось, что мое предчувствие не сбылось. Я все-таки увидел его снова. Но я был рад, что в тот день пробыл там как мог долго.

инт.: Значит, вы вышли из тюремных ворот уже в сумерках?

дзиро: Да.

инт.: И, как вы говорили, автобус там не останавливался? Вам пришлось идти пешком на автостанцию?

дзиро: От тюрьмы до автобусной остановки было два часа ходу пешком. А автобусы по вечерам не ходили, так что я переночевал на остановке, втиснувшись между скамейкой и алюминиевым забором, а на следующее утро сел в автобус и как раз успел на работу, ко второй смене.

инт.: Должно быть, из-за этого вам приходилось несладко.

дзиро: Это было тяжело, вообще то, что случилось, то, что такое случилось с ним, но держать его в местности, куда так трудно добраться? Вот почему я ездил к нему, наверно, только восемь раз. Наверно, была бы машина, было бы полегче. Но мне это было по силам: ночевать на автобусной остановке, несколько часов идти пешком, – по силам, потому что я почти не ощущал, каково это все. Если мне так тут приходится, думал я каждый раз, то каково же моему брату?

Интервью 17 (Брат и мать)

[От инт. Однажды мне удалось убедить Дзиро поехать со мной, чтобы один-единственный, последний раз поговорить с матерью. Я вновь и вновь пытался возобновить с ней контакт, но она отказывалась со мной встречаться. Дзиро сказал, что, наверно, сумеет ее уговорить, но если отцу станет известно, никакого разговора не будет. Дзиро исполнил обещанное, и мы встретились с г-жой Ода в парке. Небольшая рощица, две скамейки, одна напротив другой. Я положил микрофон на скамью около Дзиро и его матери. Сам сел на другую скамью. Потом оказалось, что некоторые мои вопросы не слышны, и одни я восстановил по памяти, другие убрал. Слова Дзиро и г-жи Ода слышны на пленке совершенно отчетливо.]

≡

инт.: Мне хотелось еще немножко поговорить с вами, потому что я знаю, вы столько всего такого знаете, чего больше никто не знает. То, что вы знаете о Сотацу, – это же просто драгоценность, по-моему, и я был бы крайне признателен, если бы вы поделились со мной еще чем-то из того, что знаете.

г-жа ода (кивает как бы сама себе).

дзиро: Мы говорили о том, как Сотацу получил в школе медаль. Помнишь об этом?

г-жа ода(издает звук наподобие “ш-ш-ш”).

дзиро: Ну конечно, помнишь. Я тут припоминал, за что была медаль, но не смог. А ты помнишь?

г-жа ода: Геометрия. Медаль по геометрии.

инт.: Это был какой-то конкурс, и он в нем победил?

дзиро: Да, думаю, да. Думаю, он победил в конкурсе по геометрии, и ему дали медаль. Он ей очень гордился. Вообще-то он, кажется, хранил ее всю жизнь.

г-жа ода: Чушь. Это был не конкурс. Это было кое-что, что он должен был сделать, выйти к доске перед всей школой и сделать доклад, когда мэр приедет в школу с визитом. Ему это поручила учительница, потому что думала, что он справится лучше всех, но какое там. Он даже фигуру начертил совсем не так и линии подписал неправильно. Учительница все равно дала ему медаль, потому что медаль уже была изготовлена.