Стоим на страже - [38]

Шрифт
Интервал

— Никак нет, товарищ майор. Никуда не хожу, — набычился Дудкин.

— Еще бы… Ты признаешься, — вернулся майор к столу. — Но подожди, вот я тебя прихвачу. И вот тогда я тебе такого фитиля вставлю, — проговорил Дроздов с жестоким наслаждением. — Век помнить будешь. Ве-е-ек. И демобилизую тебя тридцать первого декабря после вечерней поверки. Вот тогда узнаешь. Развел вакханалию.

Дудкин сидел, опустив голову, зажав ладони между коленями, молчал, а майор, успокаиваясь, прошелся по кабинету.

— А как думаешь, Дудкин, неужели хватит у него дури за ней уехать? А? Ведь ты его знаешь?

— Может хватить… Горячий парень.

— Ой-ей-ей… Молодежь, молодежь, — сморщился майор, вытягивая нижнюю губу. — Сами себя губите. Ну, ладно. Иди, Дудкин. Но то, что я сказал тебе, помни. И больше занимайся людьми. Конкретно каждым человеком. Конкретно! Иди.

Он прислушался к затихавшим твердым шагам Дудкина, подумал: «Вот бы кого на сверхсрочную оставить. Крепкий бы получился командир. А что по бабам бегает, это ничего. Это жизнь. Перебродит, успокоится».

В комнате быстро темнело. Еще можно было различить книги на столе, и белел ключ, торчащий в дверце сейфа, но дальше, за ключом, лежала темнота, и потому казалось, что белый ключ висит в воздухе.

Майор потянулся к лампе, но вдруг замер, принюхался. В кабинете пахло чем-то незнакомым. Дроздов прошелся по комнате, втягивая воздух большим носом. Пахло где-то возле двери. По-прежнему не зажигая света, он обнюхал один угол, другой. И наконец руки его нащупали листья, а потом и всю веточку. Он поднес ее к лицу, сладко втянул терпкий холодящий запах и только потом зажег свет. В руках его была желтолистая березовая ветка. «Кто-то оставил, — подумал майор, — мало ли людей заходит».

В ламповом свете листья нежно золотились.

«Золотая осень, — подумал майор. — «В багрец и золото одетые леса…» Эх, возьму я в воскресенье своих, и пойдем мы в лес. Черт с ним, с институтом, из-за одного дня ничего не случится. Точно пойду, — решил он. — Будь что будет, а пойду».

— «В багрец и золото одетые леса», — пропел он, и вдруг рука сама потянулась к телефону, чтобы немедленно рассказать о будущем воскресенье, о походе в лес Ане и детям. Но Дроздов сдержал себя, подумав: «Пусть это будет сюрпризом».

Он вернулся к столу, поправил уже нарушенный академический строй книг и бумаг на зеленом сукне, взглянув на отчет, который так и замер на двух строчках, вздохнул: «Ох, бумаги, бумаги… Сколько же вас исписывать приходится. И нужных и пустых. А попробуй не напиши? Приедут, спросят: «А что ты, Дроздов, сделал? Ну-ка покажи?» И начнут бумаги читать. Ошибки по бумагам искать. Хвалить тоже за бумаги. Не напиши — значит, ничего не делал. Выходит, надо писать». И взялся за отчет.

Писал он быстро, крупным, размашистым почерком, иногда замирая на полуслове, но не от мыслей, которые ложились на бумагу: те были выверены годами и трафаретны. «Надо бы сразу на вокзал позвонить, — думал он, — прямо на перроне и взял бы его патруль. Хотя он же в гражданское одет».

И несколько спустя: «Но ведь мать знает, в какой одежде он ушел, догадался ли старшина спросить».

И, вспомнив о матери Никитина, сидел в раздумье минуту-другую, пока не успокоил себя мыслью: «Найдется. Не сегодня, Так завтра найдется, и все успокоится, и мать успокоится».

А через какое-то время вновь споткнулось перо. «Почему же никто не знал, что Никитина бросает жена? — подумал он. — Ведь она была здесь». И позвонил в третью роту.

— Сержанта Дудкина. Дудкин? Кто беседовал с женой Никитина, когда она приходила в часть? Никто! Та-а-ак. А тебе известен мой приказ по этому поводу? Известен. Так в чем же дело? Что многого?! — хлопнул майор ладонью по зеленому сукну. — Приказы нужно выполнять, сержант Дудкин! Получите за это взыскание. Ясно? — И уже мягче: — Ведь поговори кто с ней, и уже держали бы ухо востро. Ведь так? Вот то-то и оно, садовая голова. Ты что же думаешь, Дроздов от нечего делать приказы выдумывает? Хорошо хоть сейчас понял. Нет. Не звонил.

И снова ложились на бумагу размашистые строчки, а когда через час, перед вечерней прогулкой, заглянул в кабинет Полянский, он застал майора за необычным делом: руки Дроздова были подняты над головой, пальцы белых рук сжимались, а губы шевелились, бормоча что-то.

— А-а-а… Полянский… Заходи, комсомол. Зарядку делаю. Еще в школе учительница научила. В первом классе.

Мы писали, мы писали,
наши пальчики устали.

Здорово помогает.

За окном грянула песня: батальон вышел на вечернюю прогулку.

— Пойдем, комсомол, — встрепенулся майор. — Распорядок для всех один, разговор — на потом. Не срочно?

Шли роты. Словно не сотни людей, а несколько великанов вразнобой хлопали огромными сапожищами по бетонке: «Трах! Трах! Трах!» Гулкое эхо металось между казармами: «Трах! Трах! Трах!» Песни перекрывали одна другую.

— «Стоял над Волгоградом черный дым!» — отчаянно тянули запевалы, и в ту секунду, когда казалось, что «сорвутся» и замолкнут голоса, их поддерживала рота:

И долго-долго,
У грозной Волги,
Мне снится клен
И ты под ним.

А навстречу от ворот разворачивалось неторопливое, но мощное:


Еще от автора Виктор Петрович Астафьев
Васюткино озеро

Рассказ о мальчике, который заблудился в тайге и нашёл богатое рыбой озеро, названное потом его именем.«Это озеро не отыщешь на карте. Небольшое оно. Небольшое, зато памятное для Васютки. Еще бы! Мала ли честь для тринадцатилетнего мальчишки — озеро, названное его именем! Пускай оно и не велико, не то что, скажем, Байкал, но Васютка сам нашел его и людям показал. Да, да, не удивляйтесь и не думайте, что все озера уже известны и что у каждого есть свое название. Много еще, очень много в нашей стране безымянных озер и речек, потому что велика наша Родина и, сколько по ней ни броди, все будешь находить что-нибудь новое, интересное…».


Весенний остров

Рассказы «Капалуха» и «Весенний остров» о суровой северной природе и людям Сибири. Художник Татьяна Васильевна Соловьёва.


Прокляты и убиты

1942 год. В полк прибыли новобранцы: силач Коля Рындин, блатной Зеленцов, своевольный Леха Булдаков, симулянт Петька. Холод, голод, муштра и жестокость командира – вот что ждет их. На их глазах офицер расстреливает ни в чем не повинных братьев Снигиревых… Но на фронте толпа мальчишек постепенно превращается в солдатское братство, где все связаны, где каждый готов поделиться с соседом последней краюхой, последним патроном. Какая же судьба их ждет?


Пастух и пастушка

Виктор Астафьев (1924—2001) впервые разрушил сложившиеся в советское время каноны изображения войны, сказав о ней жестокую правду и утверждая право автора-фронтовика на память о «своей» войне.Включенные в сборник произведения объединяет вечная тема: противостояние созидательной силы любви и разрушительной стихии войны. «Пастух и пастушка» — любимое детище Виктора Астафьева — по сей день остается загадкой, как для критиков, так и для читателей, ибо заключенное в «современной пасторали» время — от века Манон Леско до наших дней — проникает дальше, в неведомые пространственные измерения...


Фотография, на которой меня нет

Рассказ опубликован в сборнике «Далекая и близкая сказка».Книга классика отечественной литературы адресована подрастающему поколению. В сборник вошли рассказы для детей и юношества, написанные автором в разные годы и в основном вошедшие в главную книгу его творчества «Последний поклон». Как пишет в предисловии Валентин Курбатов, друг и исследователь творчества Виктора Астафьева, «…он всегда писал один „Последний поклон“, собирал в нем семью, которой был обойден в сиротском детстве, сзывал не только дедушку-бабушку, но и всех близких и дальних, родных и соседей, всех девчонок и мальчишек, все игры, все малые радости и немалые печали и, кажется, все цветы и травы, деревья и реки, всех ласточек и зорянок, а с ними и всю Родину, которая есть главная семья человека, его свет и спасение.


Пролетный гусь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
За родом род

В новый сборник вологодского прозаика Сергея Багрова вошли рассказы и повести о жителях северного Нечерноземья. Герои книги — колхозники, сплавщики, лесорубы, доярки — люди простые, скромные, добрые.


Тамада

Хабу Кациев — один из зачинателей балкарской советской прозы. Роман «Тамада» рассказывает о судьбе Жамилят Таулановой, талантливой горянки, смело возглавившей отстающий колхоз в трудные пятидесятые годы. Вся жизнь Жамилят была утверждением достоинства, общественной значимости женщины. И не случайно ее, за самоотверженную, отеческую заботу о людях, седобородые аксакалы, а за ними и все жители Большой Поляны, стали называть тамадой — вопреки вековым традициям, считавшим это звание привилегией мужчины.


Купавна

Книга — о событиях Великой Отечественной войны. Главный герой — ветеран войны Николай Градов — человек сложной, нелегкой судьбы, кристально честный коммунист, принципиальный, требовательный не только к себе и к своим поступкам, но и к окружающим его людям. От его имени идет повествование о побратимах-фронтовиках, об их делах, порой незаметных, но воистину героических.


Когда зацветут тюльпаны

Зима. Степь. Далеко от города, в снегах, затерялось местечко Соленая Балка. В степи возвышается буровая вышка нефтеразведчиков, барак, в котором они живут. Бригадой буровиков руководит молодой мастер Алексей Кедрин — человек творческой «закваски», смело идущий по неизведанным путям нового, всегда сопряженного с риском. Трудное и сложное задание получили буровики, но ничего не останавливает их: ни удаленность от родного дома, ни трескучие морозы, ни многодневные метели. Они добиваются своего — весной из скважины, пробуренной ими, ударит фонтан «черного золота»… Под стать Алексею Кедрину — Галина, жена главного инженера конторы бурения Никиты Гурьева.


Под жарким солнцем

Илья Зиновьевич Гордон — известный еврейский писатель, автор ряда романов, повестей и рассказов, изданных на идиш, русском и других языках. Читатели знают Илью Гордона по книгам «Бурьян», «Ингул-бояр», «Повести и рассказы», «Три брата», «Вначале их было двое», «Вчера и сегодня», «Просторы», «Избранное» и другим. В документально-художественном романе «Под жарким солнцем» повествуется о человеке неиссякаемой творческой энергии, смелых поисков и новаторских идей, который вместе со своими сподвижниками в сложных природных условиях создал в безводной крымской степи крупнейший агропромышленный комплекс.


Бывалый человек

Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!