Сто верст до города (Главы из повести) - [13]

Оставались позади километровые столбы, лесочки, холмы, деревушки, поля. На некоторых полях трудились бабы и старики: разбрасывали вилами навоз, готовили пашню под озимые. "Наверное, и в Лобане уже пахать вышли, - подумал Степанко. - Вот и я скоро вернусь..." Надо полагать, председатель Сидор Антонович Ошкоков закрепит за ним другую лошадь, пока Сырчик не поправится. На изморенной кляче много ли напашешь...

"Зубастый дятел" Опонась долго сидел, сопя носом, кажется, сердился на Степанка, из-за которого так нежданно-негаданно пришлось отправляться в дорогу, затем растянулся на мешках и захрапел.

Степанко оглядывался по сторонам, любовался с горы красивыми высокими холмами, причудливыми зигзагами речушек, которые были похожи на девичьи голубые ленты, нечаянно оброненные в зелени лугов.

Желая быстрее попасть в Кудымкар, он щелкал плетью, и дружные лошади под каждую горку пускались вскачь.

Был полуденный час. На дороге стали встречаться пешеходы, которые сегодня рано утром вышли из Кудымкара. Попадались навстречу порожняком идущие подводы: ямщики уже успели сдать свой груз в заготзерно и сейчас торопились домой. Встретился какой-то важный воинский начальник в желтых погонах, поскакал на большом вороном жеребце. Ничего себе конь, очень даже упитанный и сильный. Вот бы Степанку такого, вот бы попахал пашенку...

Чем ближе был Кудымкар, тем больше попадалось навстречу разного люду. Только Митюбаран не встретился, точно сквозь землю провалился.

Когда подвода поднялась на высокую гору, Степанко увидел впереди какую-то большую башню, высокую кирпичную трубу, увидел большие каменные строения. Впереди был Кудымкар. Степанко ткнул кнутовищем Опонася в бок, разбудил его.

- Ты чего? - уставился парнишка осоловелыми глазами.

- Город. Давай держи вожжи. Я ведь впервые здесь, не знаю, где заготзерно.

Степанко думал, что Опонась будет ворчать, но тот после короткого отдыха, как ребенок, ругаться и не думал.

- Ну вот, - сказал он. - Голова сразу полегчала. А утром так и звенела, точно чугун.

- А что же старушка-то говорит - на скамейке храпел?

- Похрапишь, как же! Всю ночь председатель работал и меня всю ночь гонял по деревням. Из города четыре раза звонили, все подводы требовали до станции. Прибыл, говорят, туда целый эшелон с ранеными, всех надо в кудымкарские госпитали доставить. Да еще приказали немедленно приступать к подъему паров, сенокос начинать. Поспишь, пожалуй, в сельсовете...

Когда они въехали в город, первое, что бросилось в глаза, - это военные. На каждом шагу встречались солдаты, офицеры в красивых погонах. По главной улице двигалась большая колонна: мобилизованные шли куда-то неровным строем, каждый тащил за спиной сидор. Рядом с колонной маршировал офицер, изредка поглядывал на строй.

В городском саду играла музыка.

- Концерт показывают мобилизованным, - сообщил Опонась. - Зайдем посмотрим?

- Что ты, что ты! Надо быстрей в заготзерно, - сказал Степанко.

Но ехать быстро никак не удавалось. Только успела та колонна скрыться за углом, а на главную улицу из узкого переулка выступила новая, за колонной вышел из того же переулка длинный обоз. На телегах сидели тоже мобилизованные, сидели женщины и девчата, провожавшие мужей и женихов на войну. Ямщики кричали на лошадей, бабы плакали, стоял невообразимый шум. У моста через Иньву образовался затор: с едущими на станцию смешались встречные подводы, тут же урчали автомашины - пришлось долго ждать, пока все не наладилось и не освободилась дорога.

- Вот это силушка прет! - удивился Степанко.

- Скоро Гитлеру будет карачун, - отозвался Опонась. - Скоро война кончится.

У складов заготзерна скопились подводы с хлебом. Тут же стояла длинная колонна автомашин, груженных мешками. Хлеб, хлеб... Мешки, мешки... Сколько их! Не сосчитать... У машин курили шоферы в военном, видимо, ждали команду выезжать на станцию.

Степанку казалось, что здесь его продержат очень долго. Как бы еще заночевать не пришлось... Подвод было много, когда их все разгрузят? Но не успел он зайти в контору, как рослая и широкоплечая женщина, чем-то очень похожая на бабушку Марпиду, остановила его у порога.

- Что привез? - спросила быстро.

- Горох.

- Откуда?

- Лобановский.

Женщина почему-то укоризненно покачала головой. Затем подозвала к себе безногого инвалида, приказала строго:

- Взвесь, Павел Федорович, груз у него. Да живее! Последнюю машину горохом загружаем.

Павел Федорович, высохший горбатенький мужичок, опираясь на суковатую клюку, вышел на улицу, велел Степанку подъезжать к весам, под навес. Был мужичок усталый, видимо, не спал уже несколько суток: глаза красные, небритые щеки запали. Но работал проворно. Помог Степанку сбросить мошки на весы, быстро наклал гири, затребовал накладную.

- Добро выходит, - сказал он. - Грамм в грамм.

Степанко радовался. Вот и сделано дело! Боевое задание выполнено. Сейчас можно отправляться домой, к своим. Ох и соскучились, наверно, Сашко и Симка! Наверно, и мать беспокоится, думает день и ночь: где Степанко, все ли ладно?

Павел Федорович присел к столику писать квитанцию. Он вынул карандаш, приладил копирку, еще раз взглянул в накладную и вдруг подозрительно посмотрел молодому ямщику в глаза, затем на мешки, бросил карандаш.