Сто тысяч раз прощай - [49]

– Так почему бы тебе не пойти в актрисы, если у тебя так здорово получается?

– Спасибо, конечно. – Пожав плечами, она убрала за ухо прядь волос. – Вся штука в том, что я только здесь – Джульетта, а на других сценах мне светит играть в лучшем случае девок и молочниц. Когда-то у нас был учитель английского, который всячески меня поддерживал, вообрази: реальный наставник, мистер Чипс или как-то так. Мы с ним готовились к школьным конкурсам, репетировали стихи, шекспировские монологи, и он сказал буквально следующее: что у меня милое, прелестное личико, но из-за детской пухлости за ним ничего не разглядеть.

– Но ты совсем не толстая.

– Как видно, для профессиональной актрисы я слишком толстая.

– Это неправда.

– А ты много знаешь толстых актрис?

– Нет, но ты такая…

За долю секунды прошерстив свой словарь, я забраковал определение «прекрасная» как слишком сильное, «симпатичная» – как слишком банальное, «суперская» – как слишком развязное. «Хорошенькая»? Чересчур манерно. «Привлекательная»? Чересчур откровенно.

– Чудесная, – выдавил я – и усомнился в правильности такого выбора, когда это слово еще не слетело с языка. Оно у меня прозвучало как «чудестная», с буквой «т».

– Ну-ну, – сказала она. – Что ж, тогда ладно.

А может, грамотнее было употребить краткую форму: «чудесна»? Трехсложную?

– Итак, расскажи: как ты видишь свое будущее?

Момент был упущен. Я отвлекся и прошляпил возможность задать вопрос.

– Планируешь связать свою жизнь со сценой или… – она не договорила: на нее накатил приступ смеха.

– Ужалила, – сказал я.

– Знаю. Прости.

– Мне казалось, я неплохо себя проявил.

– Конечно, очень даже неплохо! Извини, пожалуйста.

– И потом, сегодня для меня была только первая читка.

– В самом деле? Тогда это просто блеск.

– Ну, блеск не блеск, но я старался уйти от штампов.

– Это твой самостоятельный выбор.

– Вот именно: я хочу, чтобы мой персонаж делал паузы между словами. Как будто он перенес тяжелую травму.

– Головы.

– Да, такая у него… как это называется?

– Предыстория?

– Предыстория. Его… ну, не знаю… ударила копытом лошадь Тибальта.

– Смелая, новаторская трактовка.

– Надеюсь. – (Не пряча улыбок, мы шли дальше.) – После читки ко мне подошел Майлз и говорит: «Ты ведь не собираешься произносить свои реплики в такой манере?»

Она рассмеялась:

– Я это поняла. Когда ты читал, я за ним наблюдала – он реально бесился. Как будто хотел сказать: «Я не обязан работать с таким партнером!»

– Да он просто обзавидовался.

– Столкнувшись со свежим дарованием.

– Столкнувшись со свежим, самобытным дарованием.

– Ага, такое отторжение бывает у тех актеров, которые впервые видят Марлона Брандо.

– Точно. Ничего плохого, просто кое-что новое, а это не всякий может пережить.

– Ты еще неопытен.

– Вот именно. Слишком неопытен.

– Это опасно.

– Слишком опасно.

Шедшая впереди толпа остановилась: все дожидались нас.

– Так вот, – сказал я, – из-за моей неопытности…

– Продолжай.

– А можно не продолжать?

Она ощутимо ткнула меня в плечо:

– Нельзя! Начал – договаривай.

– …все это теряет смысл!

– С чего ты взял?

– Ничего у меня не получается!

– Ты научишься, с каждым разом будет получаться все лучше, сегодня была только первая читка.

– Не в том дело. Просто я сам не понимаю, что говорю. Если честно, пьесы – это не мое.

Она засмеялась:

– Ой уж прямо! Тогда почему ты вернулся?

– А то ты не знаешь! Сама же меня завлекла!

Некоторое время мы шли в молчании, глядя прямо перед собой. Потом она толкнула меня локтем, а когда я повернулся, спрятала глаза, но не настолько быстро, чтобы от меня укрылась ее улыбка.

– Не завлекла, а поманила.

– Без разницы.

– Причем ничего не обещала.

– Обещала.

– Я только сказала, что подумаю. И действительно подумаю – на этой неделе, во время репетиций. – (Запрокинув голову, я издал стон.) – Ладно, давай тогда так: в обеденный перерыв мы будем вдвоем уходить в какое-нибудь тихое место и в течение часа проговаривать пьесу строчку за строчкой.

– Ты собираешься меня учить? – спросил я.

– Угу. Нам обоим будет страшно неловко.

Я вновь застонал. Мне вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь опять компостировал мне мозги, а тем более ровесница, особенно та, на которую я запал, но…

– Доверься мне, я отличная училка. Строгая, но справедливая. Не сомневайся. Скучно не будет. И потом, кто еще сможет сыграть эту роль так, как ты?

– Пожалуй, тут ты права.

– Ты нам нужен. Это показывает, что мы доведены до крайности.

Мы уже очутились в конце переулка. На автобусной остановке, глазея на нас, топталась вся труппа.

– Прости, у меня такое ощущение, что я все время говорю о себе. Завтра – твоя очередь.

– Там видно будет.

– Завтра – непременно, – сказала она.

– До скорого! – выкрикнула Хелен.

– До завтра! – подхватил Алекс.

– Увидимся, Чарли, – сказал Джордж.

– До завтра, – повторили Кит, Колин и Люси, а я сел на велосипед и, спиной чувствуя их взгляды, подумал: «Да, влип».

Но до выходных потерплю.

Шпаги

До той поры мое знакомство с театром ограничивалось ровно половиной одного утренника.

Наша розовощекая училка, мисс Райс, организовала для нас поездку в Национальный театр, на спектакль «Так поступают в свете». Тонкая игра слов и лукавое, сатирическое изображение нравов высшего общества в эпоху Реставрации – это был довольный смелый выбор для приобщения к театру оравы пятнадцатилетних олухов, но нам понравились бетонные лестницы и беговые дорожки Саут-Бэнка, а также гулкие тоннели, где мы воплями из автобуса приветствовали скейтбордистов. Такие районы как нельзя лучше подходят для игры в лазерный бой; перед тем как занять свои места в зрительном зале, мы накачались «люкозейдом» и объелись жевательным мармеладом, превратившись в кодлу из «Повелителя мух». Кассир неосмотрительно продал нам билеты в первый ряд партера, и вскоре разгорелась война, где на одной стороне выступил четвертый «F» класс, а на другой – актеры и зрители. Численное превосходство наших противников было очевидным, но труппу по рукам и ногам связывали текст и профессионализм, а потому борьба оказалась неравной, и вскоре на подмостки через «четвертую стену» полетели хрустящие шоколадные шарики, так что актерам невольно пришлось делать футбольные пасы, и каждое меткое попадание шоколадного мячика в правую кулису встречалось нашими приглушенными восторгами. Пока у нас над головами плыли остроты Конгрива, мы издевательски ржали над главным героем, и актер, явно засомневавшись в своих способностях, теперь смотрел куда-то в сторону, как завсегдатай пивнушки, решивший не ввязываться в драку.