Сто тысяч Королевств - [17]

А женщины племени Дарре не избегают мести.

— Этот знак… — сказала я наконец. — Он поможет мне выжить здесь?

— Да. Энэфадех не смогут навредить вам, если вы сами, по глупости, не допустите ошибки. Касаемо же Скаймины, Релада и прочей угрозы… — Вирейн пожал плечами. — Ну, магия не всесильна. Но способна на многое.

Я закрыла глаза, и лицо матери само собой всплыло из памяти. В десяти-? ста-? — тысячный?….ад его знает, какой раз. Она умерла, плача; и солёные дорожки её слез оставили сухие следы на щеках. Возможно, она знала, с чем я встречусь.

— Что ж, тогда приступим, — сказала я.

5. Хаос

В ту ночь он являлся ко мне в грёзах. Приходил в мой сон.

* * *

Пугающе душная ночь. Неестественно спёртый воздух. Небо, стянутое тёмным маревом грозовых туч.

Чуть выше линии облаков — первые проблески расцветающего рдяным рассвета. Ниже — поле боя, залитое огнями сражения. Сотни горящих факелов — меж сотни тысяч воинов. Чего-чего, а света в избыке. Подобным же, но мягким сиянием окутывает и столицу, виднеющуюся неподалёку.

(Знаю, то были не Небеса. Этот город раскинулся в пойме реки, а не на холме; и дворец врезался в сердце его, а не парил высоко над головой. И я не была собой.)

— А войск-то нагнали прилично, — слышу голос Закхи, стоящей рядом. Я знаю и её. Закхарн, богиня кровопролитных войн и бойни. Вместо привычного убруса — шлем, столь же тесно облегающий голову. А в пару к нему — блистающие серебром доспехи с выгравированными сигилами венцом и другими, неясными глазу, знаками, полыхающими алым, как если бы их снедал тайный жар. Они что-то значат, эти слова, начертаные божественными письменами. Но их значение улетучивается. Мена терзают, словно поддразнивая, воспоминания. Воспоминания, коими я не должна обладать. Но я, в конце концов, терплю неудачу, подведённая ими.

— Вижу, — говорю я (мужским, но высоким, в нос, голосом). Я знаю, я — Арамери. Я чувствую в себе силу. Я — глава семьи. — Я расценил бы за оскорбление, приведи они хотя бы одним солдатом меньше.

— Как бы силён ни был ваш гнев, не стоит ли прежде вступить в переговоры, — спрашивает стоящая по другую руку женщина. Она прекрасна суровой красотой: волосы цвета бронзы, пара огромных крыльев, сложенных на спине (оперённые золотом, серебром и платиной, они потрясают). Кирью, также прозванная Мудрой.

Но другой «я» по-прежнему высокомерен:

— Переговоры, говоришь? Они того не стоят. Пустая трата времени. — (Не думаю, что этот «другой» нравится мне хоть на йоту.) — И что тогда?

Оглядываюсь назад, на тех, кто расположился за моей спиной. Сиех, скрестив ноги, сидит на своём излюбленном жёлтом шаре, парящем в воздухе. Поза (подперев рукой подбородок) выдаёт скуку. А за Сиехом, скрытый в дыму и тумане, ещё кто-то, еле сдерживая присутствие. Я не успеваю заметить его появление. Шаг — и уже здесь. Он смотрит на меня, и в глазах его таится смерть. Моя смерть.

Я заставляю себя улыбнуться, не желая показывать, как он выводит меня из себя.

— Ну, Ньяхдох, давно хорошенько не веселился?

Он удивлён моими словами. И это приносит мне радостное удовлетворение. Живое свидетельство моих возможностей. По лицу падшего прокатывается волна разномастных эмоций. Какое рвение. (Пугающее зрелище.) Он дрожит от предвкушения. Но приказ ещё не отдан, и он нетерпеливо ждёт.

В удивлении (но менее приятном) и другие. Сиех выпрямляется, пристально глядя на меня:

— Ты сошёл с ума?

Кирью более тактична.

— В этом нет необходимости, лорд Хейкр. Закхарн, даже меня, хватит, чтобы позаботиться о всей этой армии.

— Или меня, — вставляет уязвлённо Сиех.

Я задумчиво смотрю на Ньхдоха; и в мыслях мелькает, какие пойдут слухи, стоит только распространиться молве, что я спустил на осмелившееся бросить мне вызов отребье самого Владыку Ночи. Сильнейшее моё оружие, но я ни разу ещё допредь не видел его в деле. В стоящем деле. Любопытно.

— Ньяхдох, — говорю я. Его недвижимое спокойствие — и моя власть над каждым его вздохом — завораживают, но я знаю, что должен держать себя в руках. Я слышал передаваемое из уст в уста предыдущими главами семьи. Главное — отдать верный приказ. Не оставляющий лазеек.

— Ступай на поле боя и займись врагами. Не позволяй им прорваться к нам или к Небесам. Не дай сбежать выжившим. — Чуть не забыв, быстро добавляю: — И смотри, не убей меня, увлёкшись.

— И это всё? — спрашивает он.

— Да.

Он улыбается:

— Как пожелаете.

— Дурак ты, — говорит Кирью, плюнув на вежливость. «Другой я» игнорирует её.

— Позаботьтесь о нём, — говорит своим детям Ньяхдох. Он всё ещё улыбается, появляясь на поле битвы.

Врагов так много, что я не вижу и конца им. Ньяхдох продвигается к линии фронта. Такой крошечный. Беззащитный. Человек. Смертный. Я слышу смех солдат, эхом вторящий по плоским просторам равнины. Их командиры, по центру линии, молчат. Они знают, что он есть на самом деле.

Ньяхдох разводит руки — в каждой вырастает по громадному изогнутому клинку. Те словно порхают в диковинном танце; мгновение, и чернеющая вдали полоса фронта разваливается, будто пронзённая стрелой. Расколотые щиты. Рассаженные доспехи. Сломленные мечи. Изломанные тела. Всё мешается в адской вакханалии. Враг мрёт десятками. Я счастливо смеюсь, радостно прихлопывая в ладони.