Сто тайных чувств - [54]

Нет, я помню своего отца, помню, как он подбрасывал меня в воздух, как разламывал клешни крабов, как нес меня на плечах, шагая через толпу. Неужели этого недостаточно для того, чтобы отдать дань уважения его имени? Не пришло ли время почувствовать себя связанной с ним?

В полдень я еду в аптеку за Кван. Там в течение минут двадцати она представляет меня всем в аптеке: фармацевту, клерку, посетителям, — словом, всем, кого она считает своими «любимейшими». Потом мы едем в тайский ресторан на Кастро, где я могу глазеть на уличное движение за окном, предоставив ей право болтать обо всем, что взбредет в голову. Сегодня меня это не раздражает: она может говорить о Китае, о моем разводе, о злоупотреблении сигаретами — обо всем. Сегодняшний день я дарю Кван.

Я надеваю очки, чтобы прочесть меню. Кван изучает интерьер ресторана — плакаты с видами Бангкока, золотисто-сиреневые веера на стенах.

— Красиво, очень красиво, — говорит она, будто я пригласила ее в самое шикарное место в городе. Она наливает себе чай. — Итак! — восклицает Кван. — Сегодня ты не очень занята.

— Да, занимаюсь всякими личными делами.

— Какими личными?

— Ну, обновляю разрешение на парковку, меняю фамилию, такие вот дела.

— Менять фамилия? Какая фамилия? — Она разворачивает салфетку на коленях.

— Мне надо заниматься такой фигней, чтобы взять фамилию Йи. Это что-то — бегать в Автодепартамент, банк, мэрию…

Кван неистово трясет головой. Ее лицо искажено. Неужели она поперхнулась?

— Что с тобой?

Она молча машет руками, с безумным видом. Боже мой! Я отчаянно пытаюсь вспомнить прием Хеймлиха.

Но теперь она жестом приказывает мне сесть. Проглатывает чай, затем начинает причитать:

— Ай-я, ай-я, Либби-я, мне сейчас стыдно сказать тебе кое-что. Взять фамилию Йи, не делай этого.

Я напрягаюсь. Сейчас она начнет убеждать меня не разводиться с Саймоном.

Она наклоняется вперед с заговорщическим видом и шепчет:

— Йи — ненастоящая фамилия Ба.

Я откидываюсь на спинку стула, сердце у меня бешено бьется.

— Что ты несешь?

— Дамы, что будем заказывать? — спрашивает официант.

Кван показывает ему название блюда в меню, осведомляясь, как оно произносится.

— Свежее? — спрашивает она.

Официант кивает, но без должной уверенности, с ее точки зрения.

Она показывает на другое название:

— Нежное?

Официант кивает.

— Что лучше?

Он пожимает плечами.

— Все вкусно, — говорит он.

Кван подозрительно косится в его сторону, затем заказывает тайскую лапшу.

Когда он уходит, я начинаю:

— Так о чем ты говорила?

— Иногда в меню пишут «свежее», а оно несвежее! — жалуется Кван. — Ты не спросить, а они, может, накормить тебя вчерашние объедки.

— Да я не о еде спросила! Что ты сказала по поводу папиной фамилии?

— А! Да-да! — Кван заговорщически наклоняется ко мне. — Фамилия Ба. Йи не его фамилия, нет. Это правда, Либби-я! Я говорить это тебе, чтобы ты не жить вся жизнь с неправильная фамилия. Зачем делать счастливые чужие предки, а не твои?

— Что ты болтаешь? Почему Йи — не его фамилия?

Кван озирается, словно собирается выложить мне секретные сведения о наркодельцах.

— Теперь я рассказать тебе что-то, да. Обещай не рассказывать никому, ладно, Либби-я?

Я киваю неохотно, но уже заинтригованно, и Кван переходит на китайский, язык наших детских призраков.

Я говорю тебе правду, Либби-я. Ба взял фамилию чужого человека. Он украл судьбу богатого человека. Это случилось во время войны, когда Ба изучал физику в Национальном университете Гуангкси, в Лиань-фень, неподалеку от Гуйлиня. Семья Ба была бедная, и отец отправил его в миссионерскую школу, когда он был маленьким мальчиком. Там не нужно было платить за обучение, только обещать любить Иисуса. Вот почему Ба так хорошо говорить по-английски.

Я ничего этого не помню. Я только повторяю слова моей тети, Ли Бин-бин. В то время Ба, мама и я жили в маленькой комнатке в Лиань-фень, рядом с университетом. По утрам Ба отправлялся на занятия, а с полудня работал на фабрике, собирал радиоприемники. Там ему платили по количеству собранных радиоприемников, так что Ба много не зарабатывал. Тетя говорила, что мозги Ба гораздо проворнее его рук. По вечерам Ба и его сокурсники покупали в складчину керосин для общей лампы. Во время полнолуния им не требовалась лампа: они могли учиться при свете луны до самого рассвета. Так поступала и я, когда росла. Ты знала об этом? Видишь, в Китае полная луна одновременно и красива, и практична.

Однажды вечером, когда Ба возвращался с занятий, с аллеи сошел пьяница и преградил ему дорогу. В его руках был пиджак от дорогого костюма. Он показал его Ба. «Этот пиджак, — сказал пьяница, — принадлежал многим поколениям моей семьи. Но теперь я вынужден его продать. Посмотри на мое лицо: я простой человек из обычной семьи. Какой мне прок от такой дорогой одежды?»

Ба взглянул на пиджак. Он был скроен из великолепного материала, сшит и подогнан по моде. Либби-я, это был 1948 год, когда шла война между националистами и коммунистами. Кто мог позволить купить себе такой пиджак? Очевидно, какой-то важный чиновник, опасный человек, бравший взятки у напуганных людей. Но наш Ба был не лыком шит. Ха! Он сразу смекнул, что пиджак краденый и что им обоим не сносить головы, если их поймают. Но как только Ба прикоснулся к пиджаку, он стал подобен маленькой мухе, угодившей в паутину. Он не мог устоять. Его обуяло новое, незнакомое чувство. Ах, как невыразимо приятно было чувствовать пальцами швы пиджака, принадлежащего богачу, осознавая, что в этот миг становишься близок к лучшей жизни, как никогда прежде! А потом это опасное чувство привело к опасному желанию, а опасное желание привело к опасной мысли.