Сто тайных чувств - [29]

Я всегда жду, пока у меня закончится чистое нижнее белье, потом набиваю им три полных сумки, забрасываю их в машину и еду в сторону Бальбоа-стрит. И даже сейчас, запихивая одежду в сушилку Кван, вспоминаю о той истории, которую она рассказала мне, когда я была полна самых радужных надежд. Когда она дошла до той части, где говорится о превращении радости в печаль, я сказала:

— Кван, я не хочу больше об этом слышать.

— А? Почему?

— Это выбивает меня из колеи. Просто хочу побыть в хорошем настроении.

— Может, я сказать тебе больше, ты не выбить из колеи. Ты видишь ошибка мисс Баннер…

— Кван, я не хочу больше слышать о мисс Баннер. Никогда.

…Какая власть! Какое облегчение! Какой сильной сделал меня Саймон! Отныне я могу противостоять Кван. Отныне я сама могу решать, кого мне слушать и зачем. Мне нужен такой человек, как Саймон: рассудительный, приземленный, нормальный. Я и помыслить не могла, что он тоже наполнит мою жизнь призраками.

6. Светлячки

Саймон поцеловал меня в первый раз после того, как я узнала о смерти Эльзы. Весенняя четверть закончилась, и мы прогуливались по холмам Беверли, покуривая травку. Был теплый июньский вечер. И вдруг я увидела крошечные белые огоньки, мерцающие среди дубовых ветвей, словно на Рождество.

— У меня что, галлюцинации? — спросила я.

— Это светлячки, — ответил Саймон, — правда, они необыкновенны?

— Ты уверен? Мне казалось, что они не водятся в Калифорнии. Я никогда их раньше не видела.

— Может, кто-нибудь из студентов вывел их для практической работы, а потом отпустил…

Мы присели на трухлявый ствол поваленного дерева. Пара светлячков делали зигзаги в воздухе, то сближаясь, то удаляясь друг от друга. Было ли их взаимное притяжение случайным или, наоборот, предопределенным? Их огоньки то вспыхивали, то гасли, словно огни одновременно взлетающих самолетов, все ближе и ближе, пока они разом не вспыхнули и в тот же миг погасли и незаметно упорхнули.

— Вот тебе и роман, — сказала я.

Саймон улыбнулся и взглянул мне в глаза, потом неловко обнял меня за талию. Прошло десять секунд, двадцать, а мы не смели пошевелиться. У меня запылало лицо, застучало сердце, потому что я чувствовала, что мы переходим границы нашей дружбы и вот сейчас окажемся на воле, чтобы пуститься во все тяжкие. И наши лица, словно те светлячки, неумолимо сближались. Я закрыла глаза, когда его трепещущие губы коснулись моих. Но стоило мне придвинуться ближе для более страстного объятия, Саймон вдруг отступил, чуть ли не оттолкнув меня, и забормотал извиняющимся тоном:

— О, господи, прости, ты мне действительно нравишься, Оливия. Очень. Все очень сложно, ну… В общем, ты знаешь.

Я смахнула жучка со ствола дерева и тупо наблюдала, как он беспомощно барахтается на спине.

— Видишь ли, когда мы виделись в последний раз, у нас была ужасная ссора. Она очень разозлилась на меня, и с тех пор я ее больше не видел. Это случилось полгода назад. Дело в том, что я все еще люблю ее. Но…

— Саймон, ничего не надо объяснять. — Я встала, но мои ноги дрожали. — Давай все забудем, ладно?

— Оливия, сядь, пожалуйста. Я должен тебе что-то сказать. Я хочу, чтобы ты поняла. Это очень важно.

— Отвяжись от меня. Проехали! О, черт! Давай сделаем вид, что ничего не было!

— Погоди, вернись. Сядь, прошу тебя, сядь. Оливия, я должен тебе это сказать.

— На кой черт?

— Потому что мне кажется, что тебя я тоже люблю.

У меня перехватило дыхание. Естественно, я бы предпочла, чтобы он не делал оговорок типа «мне кажется» и «тоже», будто для него я — одна из наложниц его эмоционального гарема. Но, будучи по уши влюбленной, я не могла не клюнуть на слово «люблю», действие которого было подобно бальзаму. Я села рядом с Саймоном.

— Если ты узнаешь, что произошло, — сказал он, — ты, наверное, поймешь, почему я так долго молчал о своих чувствах к тебе.

Мое сердце все еще бешено билось. Меня охватило смешанное чувство ярости и надежды. Несколько минут прошло в напряженной тишине. Наконец я выдавила:

— Продолжай.

Саймон откашлялся.

— Эта жуткая ссора между нами произошла в декабре, во время каникул. Я тогда приехал в Юту. Мы собирались отправиться на лыжах к Малому Каньону Коттонвуд. За неделю до этого мы молились о снегопаде, и вот наконец повалил снег — целых три фута свежего снега.

— А она не хотела ехать, — нетерпеливо перебила я.

— Нет, мы все-таки поехали. Мы подъезжали к каньону и говорили об Ассоциации специальных библиотек и о том, становятся ли грабежи банков и вымогательства менее предосудительными, если раздавать пищу бедным. Вдруг ни с того, ни с сего она спросила меня: «А что ты думаешь по поводу абортов?» Я решил, что ослышался. «Курортов?» — спросил я. «Нет, абортов!» — сказала она. «Помнишь, мы обсуждали этот процесс „Рой против Уэйд“? Решение суда было не слишком удачным…» Она оборвала меня на полуслове: «Нет, что ты на самом деле думаешь по этому поводу?»

— Что она имела в виду, сказав «на самом деле»?

— Именно об этом я ее и спросил. А она медленно, четко выговаривая каждый слог, произнесла: «Я имею в виду твои чувства по этому поводу». Я ответил: «По-моему, что это нормально». И тут она взорвалась: «Ты даже не подумал, прежде чем ответить!