Сто суток войны - [57]

По дороге на Мариуполь мы стали свидетелями довольно дикой сцены. Сначала мимо нас проехало несколько подвод с красноармейцами, потом, издали, с поля, заметив нашу машину, нам стали махать руками какие-то люди. Мы остановились. К нам подбежали двое, оба немолодые, и стали совать нам документы в таком волнении, что ничего невозможно было понять. Наконец выяснилось, что это председатель и бухгалтер здешнего колхоза. Они дали с бахчи много арбузов красноармейцам, проехавшим на подводах, но потом последняя подвода отстала и с нее соскочил красноармеец, который стал требовать еще арбузов, ругался и даже пригрозил гранатой. Старики арбузов так и не дали, а нас остановили на предмет наказания виновного. Посадив обоих стариков на машину, мы развернулись и догнали уходившие подводы. На задней сидел тот самый красноармеец, который угрожал старикам гранатой.

Происшествие было отвратительное, и надо было как-то успокоить стариков. Я выругал виновника и старшего по команде сержанта, ехавшего на передней подводе, и приказал ему довести до сведения командира части о случившемся. Подводы поехали дальше, а старики немножко отошли.

— Мы что, нам не жаль арбузов. Вот смотрите — гора арбузов у них на подводах навалена. Так он захотел еще те, которые неснятые. Мы не против дать арбузы, мы даем. Но если он на нас с гранатой!.. У меня у самого три сына в армии, — снова начал кипятиться один из стариков.

Еще раз успокоив его, мы тронулись дальше.

До Мариуполя оказалось больше, чем мы думали, — двести с чем-то километров. Часть пути я сидел за баранкой сам — живот по-прежнему болел. На полпути остановились в какой-то колхозной столовой. Это было большое хорошее украинское село. В столовой, в которую мы поднялись на второй этаж по дощатой наружной лестнице, продавали виноградное вино, молоко, огромные оладьи, жирный борщ. Что-то веселое и доброе было в этих деревянных струганных столах, в обильной еде, в приветливых, здоровых, красивых девушках-подавалыцицах. У меня было горькое чувство оттого, что мы раньше, чем это стало в действительности, начали писать, что люди стали жить по-человечески, а потом, когда они кое-где, здесь, например, действительно стали жить по-человечески, все это теперь летело к черту. Горе, смерть, отчаяние — все это находилось отсюда уже в пределах трехчасового пути на машине по хорошей дороге.

Наша «эмка» с ее пятнистой серо-зеленой маскировкой, с закатанным брезентовым верхом здесь, где люди еще не расстались с представлением, что они живут в глубоком тылу, производила особенно подозрительное впечатление. В столовой ко мне подошел милиционер и осведомился, откуда мы и куда. Я показал ему свое удостоверение, но на дальнейшие вопросы отвечать отказался, считая их проявлением излишнего любопытства местной власти.

В дальнейшем оказалось, что все это не так просто. В следующей деревне следующий милиционер уже пытался нас задержать. Я предъявил ему документы и, считая это вполне достаточным, поехал дальше. Это ему не понравилось. Он кричал нам вслед и даже пытался бежать за машиной. На дороге перед следующей деревней нас встретила целая толпа людей с охотничьими ружьями. Они тоже пожелали проверить наши документы. Я обозлился, но командир этого отряда, симпатичный розовощекий парень, отвел меня в сторонку и тихо и доверительно сказал мне, что им прислано милицией сообщение, что мимо них должны будут проехать подозрительные люди, «вроде как бы налетчики». Вот почему они и бросили все в поле и прибежали сюда со своими охотничьими ружьями, так как они являются отрядом местной самообороны.

— Я, конечно, не сомневаюсь, товарищ командир, что вы есть действительно вы, но волнуется народ.

Чтобы народ не волновался, я показал ему все имевшиеся у меня бумаги, и он, успокоившись, откозырял вслед машине, приложив руку к кепке.

Я считал, что этим все и кончилось. Но в следующей деревне нам опять стал махать руками милиционер. Я сказал Демьянову, чтобы на этот раз он дул мимо милиционера полным ходом, что бы тот ни кричал и как бы ни махал. Мы проскочили милиционера и деревню и через несколько километров подъехали к районному центру. Здесь у самого въезда нас дожидалась уже целая группа милиционеров. Чувствуя, что с этим надо как-то покончить, мы остановили машину и спросили, чего они от нас хотят. Они сказали, что хотят, чтобы мы заехали в местное отделение НКВД. Я подсадил двух милиционеров на подножки и поехал прямо в отделение.

Местный уполномоченный сидел в маленькой комнате за столом лицом к двери, и поначалу, когда я зашел, был суров и заявил, что должен нас задержать. Забавно было то, что как раз над головой этого сурового мужчины висел портрет не кого иного, как начальника Политуправления Красной Армии Льва Захаровича Мехлиса, подписанная которым бумага об оказании мне содействия при выполнении заданий «Красной звезды» лежала у меня в кармане гимнастерки.

Бумага эта ускорила наши переговоры с уполномоченным, и мы двинулись к Мариуполю. Когда мы подъезжали к городу, уже темнело. И на фоне потемневшего неба были видны огромные багровые отсветы доменных печей Мариупольского завода. Кто мог тогда подумать, что все это придется взрывать через каких-нибудь полтора месяца?