Сто народов - одна семья - [8]

Был Ташкент большим, но довольно захолустным городом: каменных домов мало, больше слепленных из глины; улицы кривые, без мостовых, по ним, поднимая пыль, тянулись караваны верблюдов.

После Октябрьской революции жители Ташкента попросили открыть в городе университет. Легко сказать! А где найти профессоров, дорогие приборы, научные книги? Кто поможет?

Ведь время-то было самое неподходящее. Гражданская война. Города переходят из рук в руки. Сегодня красные, завтра белые. Заводы стоят, рабочие голодают. Да и среди ученых далеко не все поддерживают Советскую власть, не все ей верят.

И все же Владимир Ильич Ленин распорядился дать из скудных государственных средств полмиллиона рублей для будущего университета. Начали понемногу собирать самое нужное. В одном месте нашли коллекцию растений, в другом — приборы для обсерватории, в третьем — книги. А самое главное, нашлись ученые-добровольцы, готовые покинуть Москву ради помощи далекой окраине.

Первый поезд, пассажирами которого были московские профессора и преподаватели, а грузом — книги и оборудование, добирался из столицы в Ташкент пятьдесят два дня.

Была морозная зима, в вагонах холод, да и паровозную топку наполнять нечем. Пассажиры брали пилы, топоры, заготавливали дрова. В Ташкент приехали уже весной. Торжественно встретили ташкентцы «Ленинский поезд науки»!

Так началось, а за первым поездом пошли еще и еще. Осенью 1920 года все было готово. Владимир Ильич подписал декрет об открытии Ташкентского государственного университета.

В Среднюю Азию из центральной части страны ехали также опытные рабочие. Они сопровождали поезда с машинами и станками. Ты уже знаешь, что в те годы правительство решило переместить на окраины страны некоторые заводы, чтобы и там развивалась индустрия.

Русские рабочие должны были на новом месте пустить эти заводы, помочь узбекским крестьянам освоиться с ними. Из русского города Иваново поехали в Ташкент ткачихи, чтобы научить узбечек работать на сложных ткацких станках.

Я приезжал в Ташкент незадолго до войны. Это был большой индустриальный город. Вместо верблюдов но улицам катили трамваи и автобусы. В городе были построены красивые здания. Они отличались от московских или ленинградских. В них чувствовался особый восточный стиль: отделка стен резьбой по камню, открытые террасы.

Ведь Ташкенту более двух тысяч лет, и в древние времена он славился умелыми строителями. Потом их мастерство забылось. Вот ташкентцы и постарались возродить славу тех, кто строил великолепные дворцы и храмы в старинных городах Средней Азии.

Я поселился в Ташкенте сначала в гостинице, а потом, чтобы лучше узнать, как здесь люди живут, переехал в старую часть города, к своему знакомому.

Соседние дворы, по древнему обычаю, были обнесены глухими заборами из глины (их называют дувалами). Сначала мне казалось, будто за каждым забором — детский сад: там с раннего утра слышалась ребячья разноголосица и окрики женщин.

Мой знакомый рассмеялся, когда я поделился с ним своими соображениями.

— Ты знаешь, сколько ребят в здешних семьях? По пять-шесть, а то и больше. Узбеки любят детей. Живут тесно, но дружно. Наш город — добрый город, здесь у людей открытые сердца.

После той поездки я долго не был в Ташкенте. Но знаю из рассказов знакомых, как жил этот город в военные годы.

В столицу Узбекистана из прифронтовых районов были перевезены крупные заводы. Зима здесь мягкая, и станки пускали прямо под открытым небом, не дожидаясь, пока каменщики возведут стены.

Ташкент, где и до войны жили тесновато, принял как бы еще один Ташкент. Приезжих — людей, покинувших родные места, чтобы не попасть в фашистскую неволю, — оказалось примерно столько же, сколько коренных жителей. А ведь приехали не одиночки, почти у каждого семья, дети.

Кроме того, сюда же привезли осиротевших ребят из осажденного Ленинграда, из местностей, занятых фашистами. Большинство приезжих не знали узбекского языка, узбекских обычаев. Не просто было понимать друг друга, сжиться вместе без ссор, без неприязни.

Но как же верно сказал мой старый ташкентский знакомый о любви узбеков к детям! Не только к своим — своих каждый любит. Жители Узбекистана приняли двести тысяч «чужих», приезжих ребят. Сироты, потерявшие на войне отца и мать, нашли новых родителей среди жителей города.

У ташкентского кузнеца Шаахмеда Шамахмудова и его жены Бахри своих детей не было. Когда в город привезли осиротевших детишек, Бахри взяла из детского дома четырехлетнего малыша, который не знал, кто его родители, но помнил свое имя: Саша. Потом появились Федя, Зина…

Им дали вторые, узбекские имена: Эргаш, Юлдаш, Хабиба. Через короткое время во дворе бегало уже шестнадцать мальчишек и девчонок. Тут были узбеки, русские, молдаване, евреи, татары, чуваши… И все они называли Шаахмеда папой, а Бахри — мамой.

Папа и мама Шамахмудовы были первыми из многих. Так происходило не только в Ташкенте.

В небольшом городе Каттакургане, У края пустыни, фронтовик Хамит Саматов, вернувшийся домой из госпиталя в конце войны, взял на воспитание тринадцать детей. Сначала нянчился с ними один: жены у него тогда не было, мать состарилась. Хлеб давали по карточкам, триста граммов на целый день. Здоровому человеку позавтракать не хватит. Но Хамит не просил о помощи.