Сто лет восхождения - [20]

...Значит, рентгеновский луч. С его помощью Абрам Алиханов, возможно, задумал разрушить атомное ядро. Возможно. Поэтому и решил повторить эксперимент Штраусса и Эдвардса на более точном, а вернее, на атомном уровне. Задумал, но не решился обнародовать эту идею. Пусть до поры до времени все идет, как идет, Абрам Алиханов, осторожный провидец, который даже ему, своему препаратору — исполнителю и помощнику — не приоткрыл подлинной цели будущей работы. Не будь трехчасового экзамена-допроса, в котором вопросы о последних работах в атомной физике сыпались на новичка градом, не догадался бы Арцимович об истинной цели эксперимента...

В лаборатории было тихо. Алиханов и стеклодув сидели за столом рядышком и о чем-то беседовали вполголоса. Чертеж установки был разложен на столе. И палец стеклодува, толстый, с желтым ногтем, полз по тонким линиям на кальке.

Алиханов недовольно поднял голову от чертежа:

— А, это вы... Я думал, что вы в читальном зале.

— Я там был, но уже...

— Что «уже»?

— Уже мне там делать нечего.

— Это почему же? — В голосе Алиханова проскользнули едкие нотки. — Все познали?

— Я не мудрец, но кое-что, кажется, познал.

— Это прекрасно! — Алиханов даже откинулся на спинку стула. — Второй день в Физтехе и уже познал! — Абрам обращался теперь к стеклодуву, приглашая его к спектаклю.

— Не все, но кое-что. Например, — Лев постарался придать голосу этакую небрежную обыденность, — истинную цель эксперимента.

Алиханов даже привстал со стула. Но сразу же, приняв деланно равнодушный вид, заметил:

— Истинная цель будущей работы обозначена в плане.

— Я понял другое.

— Например?

— Например, почему вчера вы с Артемом гоняли меня по теории ядерных сил.

Алиханов резко поднялся над столом и, потянув из рук стеклодува чертеж, начал машинально складывать его. Хрусткий шелест сворачиваемой кальки звучал в комнате как грохот кровельного железа. Алиханов и Лев в упор смотрели друг на друга.

— Так я пойду, Исакыч? Мы ведь все обговорили? — вклинился в молчаливый поединок стеклодув.

— Да-да, — очнулся Алиханов. — И постарайтесь побыстрее. А то вот новому препаратору без работы черт знает что кажется.

— Ну почему же? — самолюбиво заметил Лева.

Стеклодув вышел, тихонечко прикрыв дверь, но в лаборатории минуты две еще продолжали молчать. Абрам постукивал ребром сложенного чертежа по письменному столу. Потом очень спокойно сказал:

— Завтра начнете собирать установку. Основные узлы готовы. Вы умеете работать руками?

— А как же! — самоуверенно ответил Лев.

На следующий день он очень пожалел об этом.

Только начав сборку главного узла установки, понял Арцимович, как неуклюжи, негибки его пальцы, которыми он мог взять октаву. Но клавиши рояля не стеклянный сосуд с тонкими отростками. В установке преобладало стекло, хрупкое, полое, природу которого Лев пока не чувствовал. Но стекло еще и соприкасалось, монтировалось с другими материалами. Латунь, медь... И все это на более высоком уровне, чем ювелирная точность.

Латунный барашек на длинном стержне должен был сверху наглухо прижать крышку сосуда. Около часа провозились они с Алихановым, пока закончили сборку этой крышки. Работали молча, обмениваясь лишь незначительными репликами.

Когда уже водружали смонтированную крышку на сосуд, Алиханова вызвали к профессору Лукирскому. Абрам с сожалением оторвался от прибора. Уже на ходу, снимая халат, бросил препаратору:

— Попробуйте закрепить плотнее.

Осторожно, медленно Лева начал поворачивать латунный барашек. Казалось, за три часа работы пальцы обрели необходимую уверенность, властную силу, чуткость. Барашек быстро заскользил по стержню, приближаясь к верхней крышке стеклянного сосуда. Одна нитка резьбы... вторая... Барашек плотно прижался к стеклянной поверхности. Плотно ли? Придется подтянуть...

Крак! Звук мгновенный, резкий, едва слышный прозвучал в пустой лабораторной комнате. И Лев не столько услышал, сколько ощутил его. Звук отдался в кончиках пальцев, еще сжимавших иссеченное косой риской латунное тельце барашка. Лев стремительно отвернул барашек. Едва заметная, тоньше волоса, трещина причудливым ломким зигзагом перечеркнула стеклянную крышку. Он разом почувствовал, что взмок. Как к якорю спасения потянулся к коробке папирос, что лежала тут же на верстаке. Дрожащими от слабости пальцами размял сухой табак, продул мундштук. И, презирая себя, проклиная в душе Алиханова, чертов прибор, идиотский эксперимент и атомную физику, прикурил от пляшущего в ладонях пламени спички. Спокойствие пришло с первым глотком дыма. Он затягивался жадно, быстро, вдыхая едкий горячий дым. И жажда какой-то непонятной, торопливой деятельности овладевала им. Хотелось что-то предпринять, исправить, закрыть эту трещину, едва различимую, похожую больше на паутину. Ведь есть же какой-то выход? Не может не быть...

Братья Алихановы ворвались в лабораторию стремительно. Они так были поглощены спором, что сразу и не заметили снятой крышки, растерянного лица препаратора. Только Артем, потянув носом, обронил: «Ну и накурили!» — и пошел открыть форточку. Но остановился на полпути, разом разглядев предательскую трещину: «Уже?»