Сто лет - [58]

— Вот и хорошо, тогда нам будет легче.

Из кармана передника бабушка достает носовой платок. Свертывает его жгутом и засовывает себе в нос. Видно, ей надо что-то оттуда вытащить. На это уходит время.

— Все эти полипы, — говорит она и смеется.

Я представляю себе, что полипы — это невидимые мухи, которые залетели бабушке в нос.

— Какого они цвета? — спрашиваю я.

— А бог его знает.

Мне непонятно, почему бабушка так спокойно относится к тому, что эти полипы грызут ее нос, а она даже не знает, какого они цвета.

Мы сидим на мысу почти у самой воды. Шлюпка наполовину вытащена на песок. Я встаю и подхожу к воде. Вокруг лодки по воде прыгают солнечные зайчики, и под водой тоже. И на большой розовой ракушке.

— Бабушка, я хочу достать эту ракушку! — Я показываю на воду.

— Ну так достань.

— А тут глубоко?

— Не бойся, с головой тебя не накроет.

— А как накроет?

— Чуть выше колен.

— А ты не можешь достать мне эту ракушку?

— Нет, для меня вода слишком холодная.

— А для меня не холодная?

— Это известно только тебе.

Я снимаю туфли, носки и иду по песку и камням.

— Мне больно идти без туфель.

— Конечно больно, — соглашается бабушка и складывает все обратно в корзинку.

Я вхожу в воду. Она доходит мне почти до колен, но не выше. Я опускаю руку в воду, чтобы достать со дна ракушку. Неожиданно моя рука ломается, но мне совсем не больно. Я в страхе выдергиваю руку из воды. Она целая. Забыв о ракушке, я то опускаю руку в воду, то вынимаю ее из воды. Много раз. И каждый раз она остается целой. Потом я смотрю на ракушку. У меня в руке она белая. Она больше не розовая.

— Вода холодная? — спрашивает бабушка.

— Я забыла ее потрогать.

— Значит, не холодная, — говорит бабушка и выплескивает остатки кофе вместе с гущей в костер. Потом заворачивает черный кофейник в старую газету и кладет его в корзинку.

— Бабушка, давай весь день сидеть под деревом!

— Ты с ума сошла? Мы должны собирать ягоды.

— Какие, морошку?

— Мы будем собирать желтую чернику, — говорит бабушка и смеется.

— Это если мы кого-нибудь встретим и нас спросят, нашли ли мы морошку, мы скажем, что нашли чернику?

— Правильно, но лучше заранее поупражняться. Понимаешь?

— Но ведь тогда мы солжем!

— Конечно солжем.

— А Бог на небесах рассердится на нас, если мы солжем?

— Думаю, у него нет времени заниматься такими пустяками. Но кто знает.

— А дерево? Дерево рассердится, если мы солжем?

— Нет, осина любит тайны.

— Тогда я люблю осину, — говорю я и прячу ракушку в мой красный рюкзачок. У него ремешки из настоящей кожи.

Мы идем на болото и собираем желтую чернику. Потом возвращаемся к лодке, чтобы плыть домой. На берегу бабушка насыпает на желтую морошку две пригорошни черники.

— Теперь мы готовы, — говорит она. — Теперь можем встретить кого угодно.

Бабушка Ольга живет в желтом доме на острове Хамарёе вместе с дядей Сверре и тетей Луисе. Вообще-то Луисе — бабушкина младшая сестра. Но она гораздо выше бабушки. Дядя Сверре иногда ездит на работу на велосипеде, и его нет целый день. Они оба очень добрые. Я думаю, что он найденыш, его нашли, когда он был маленький. Он здесь как будто чужой. Но сейчас о нем можно не думать, ведь его здесь нет.

Бабушкин дом стоит у дороги, в большом саду. В саду много цветов. И деревьев. Самое высокое — осина. Я учу названия всех цветов и кустов. Сибирские маки очень красивые, но у них такой вид, будто они едят людей. Я больше люблю ромашки и колокольчики. Они растут вдоль дороги, и мне разрешают их рвать. Но, вообще-то, мне позволяют рвать цветы только с Луисе или с бабушкой. Мы срезаем их ножницами и ставим в вазы во всех комнатах. И в уборной тоже. В доме и на улице — всюду пахнет цветами. Луисе говорит, что это вредно для бабушкиных полипов. А бабушка говорит, что с этим ничего не поделаешь.

Мы часто едим гоголь-моголь. Сверре — мастер по обращению с взбивалкой. Мне в гоголь-моголь капают несколько капель рома. В желтой массе появляется коричневая ямка. Мы делаем гоголь-моголь, потому что у бабушки много яиц. В большом курятнике всегда громко кудахчут куры и лежит горка яиц. Если Сверре закрывает дверцу, чтобы в курятник не проник петух, я смело складываю яйца в корзинку.

Этот петух смертельно опасен. Однажды утром, когда я иду в уборную, он пролезает через сетку и, налетев на меня, клюет мои пальцы ног.

Я кричу так, что все сломя голову бегут ко мне. Большой палец на ноге выглядит скверно. Несколько дней я хожу с пластырем. Но теперь петуха больше не видно. И он больше не кричит. Когда я спрашиваю, где петух, взрослые переглядываются.

— Ему пришлось уехать, — говорит бабушка Ольга.

Сверре мастерит для меня маленькие грабли. Целый вечер он сидит на скамейке перед домом и кует зубья. Потом красит грабли белой и красной краской. Я уношу их в свою комнату на чердаке и кладу в кровать ближе к стене. От них пахнет краской, и они только мои.

Когда мы поедем на сенокос к дяде Артуру, я буду сгребать ими сено. Дядя Артур живет в той усадьбе, в которой выросли бабушка Ольга и Луисе. Должно быть, это было страшно давно. Усадьба называется Утеиде, там большие поля и много животных. Дом белый и большой. Жена дяди Артура, Олине, почти не выходит из кухни и все время готовит какую-нибудь еду. Она очень толстая и румяная. Если кто-нибудь просит ее выйти из дому, она говорит, что не переносит жару. Это странно, потому что на кухне еще жарче. Бабушка зовет ее