Сто лет - [144]

— Мы сидели за этим столом и ели холодного палтуса, — простонала Йордис и хотела засмеяться, но снова начались потуги. Теперь ей было уже не до смеха.

— Но то было прошлой зимой. А теперь на этом столе лежишь ты. Так что давай! Кончай с этим делом. Между прочим, это была твоя выдумка с формой Гражданской обороны. Признайся. Это тебе пришло в голову! — сказала Хельга, она тоже как будто тужилась.

— Осталось совсем чуть-чуть, Йордис. Будь паинькой! А что бы вы стали делать, если бы вас забрали немцы? — спросила повитуха, проверяя, насколько уже вышла головка ребенка.

— Ничего. Мы сделали то, что хотели, — сказала Хельга и стиснула руки Йордис.

— Мужчины, особенно немцы, — глупые создания, — сказала повитуха и застонала из-за своей проклятой спины. Йордис тоже застонала.

— Женщины тоже не намного умнее, — сказала Хельга, поглядев сначала на одну, потом на другую.

Немного запоздав, когда потуги ослабели, женщины засмеялись. Они смеялись так громко, что гармошка наверху вдруг замолчала. Потом заиграла снова. Звуки, доносившиеся с кухонного стола, мало походили на смех.

Повитуха подставила руки и приготовилась. Ждала.

Наконец ребенок выскользнул на свет.

Дитя человеческое.

Головкой вперед. Слава Богу, все оказалось легко и просто.

— Девочка! — сказала повитуха.

— С черными волосиками, — сказала Хельга.

Все прошло как надо. Пуповина была обрезана безупречно.

Неожиданно послышался громкий звериный рев. Все испуганно прислушались.

Из гостиной высунулось сонное лицо Эммы из Эврегорда.

— Корова! — сказала она.

Хельга застыла посреди кухни с простыней в руках.

— Боже милостивый! Ее давно следовало подоить!

— Я займусь коровой, на мне как раз подходящая одежда, — сказала Эмма и выбежала за дверь.

— Вот что бывает, когда рожают в неположенное время! — пробормотала повитуха и отдала ребенка Хельге. А сама занялась уже выходившим последом.

Хельга осторожно положила ребенка в бельевую корзину, которая давно стояла наготове, прикрытая старой простыней.

— Интересно, у нее так и останутся эти длинные черные волосики? — спросила она.

— Скоро она, как и все новорожденные, облысеет, — ответила повитуха. — А там, если ей повезет, волосы вырастут опять.

Альфред и мальчики вереницей спустились со второго этажа. Альфред нес гармошку на груди, залихватски растянув мехи. Согнув колени и согнувшись всем телом над бельевой корзиной, он повел мехи на место. Взметнулись звуки вальса.

— Ты до смерти испугаешь ребенка! — воскликнула Хельга.

Но Альфред не обратил на ее слова внимания, по привычке он подергивал уголком рта в такт музыке. При этом он тихонько посмеивался. Мальчики с удивлением, но не враждебно заглянули в корзину.

Эмма вернулась из хлева и процедила молоко в чулане. Она тоже наклонилась над корзиной со странным выражением лица. Ее лицо казалось загорелым, хотя в это время года солнце вообще не появлялось на небе. Эмма со своей лошадью всегда носились как ветер.

— Йордис, ты родила воскресного ребенка! — воскликнула она и провела рукой по глазам.

— Сейчас я приготовлю бутерброды на всех! — сказала Хельга и принялась за дело.

В тот вечер дети, Фред и Агнар, легли спать поздно. Повитуха решила повременить с отъездом домой, пока не полегчает спине. И когда Альфред снова заиграл на гармошке, Эмма осторожно обняла повитуху и галантно повела ее в танце. Сначала немного скованно, но потом обе с достоинством уже вели каждая свою партию.

Рукава на блузе у повитухи были высоко закатаны. Но резиновый фартук она все-таки сняла.

— Мне бы следовало причесаться, — вздохнула она.

— Нашла о чем думать. А от меня пахнет хлевом!

Эмма, как мужчина, носила брюки. Так было практичнее. Блузка в мелкую клетку с кружевами на планке для пуговиц висела навыпуск. С пылающими щеками Эмма кружила повитуху так, что тканые половички спаслись бегством под стол.

Альфред прижался щекой к мехам, его пальцы бегали по клавишам. С довольным выражением лица он шевелил губами в такт переменного темпа медленного вальса.

Йордис лежала на столе в чистой ночной рубашке с большой подушкой под головой и ребенком у груди. Укрытая до половины ватным одеялом в застиранном цветастом пододеяльнике. Полная луна поднялась настолько, что смогла заглянуть в окно кухни. Небо было чистое и звездное, но вечер — темный.

Сестры переглянулись, словно поблагодарили друг друга за совместно проделанную работу.

Хельге стало жарко, хотя на ней было старое летнее платье с открытым воротом. Она высунулась в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, забыв о том, что, соблюдая правила светомаскировки, следует спустить шторы. Окно было разрисовано морозным узором. Дрожащая пелена холода впорхнула в комнату.

— Вы уже придумали, как назовете ребенка? — спросила Эмма, не прерывая танца.

Йордис взглянула на девочку, которая вдруг стала действительностью.

— Ее будут звать Хербьёрг!

— Какое-то языческое имя! — заметила повитуха и продолжала танцевать, насколько ей позволяла спина.

— Это не важно, — сказала Йордис.