Сто лет назад - [7]

Счастливая случайность и искусство нашего командира до сего момента давали нам перевес над врагом, но счастье могло изменить, а нас было так мало, что одолеть было нетрудно. Но наш капитан тотчас же заметил настроение своих людей и стал хвалить нас за геройство; он говорил, что каково бы ни было мужество и присутствие духа командиров и офицеров на неприятельских судах, все же несомненно, что люди поражены паникой, удручены своей неудачей, и если они по принуждению начальства сделают еще попытку взять нас на абордаж и им не посчастливится опять, как он надеялся, то никакие силы не заставят их продолжать бой; тогда капитанам поневоле придется отказаться от преследования. В заключение Витсералль торжественно поклялся, что не спустит флага до тех пор, пока будет жив, и спрашивал, кто из нас настолько низок, что изменит своему флагу, кто откажется постоять за него. Мы отвечали троекратным «ура»! «Ура» это было слабое, потому что нас было мало, но мы были все до последнего воодушевлены решимостью постоять за своего капитана и за свой флаг.

Капитан Витсералль позаботился о том, чтобы эти чувства в нас не остыли, и тотчас же распорядился раздать всем удвоенную порцию грога. По общему нашему желанию флаг прибили гвоздями к мачте, и мы с нетерпением ждали возобновления боя. В четыре часа пополудни поднялся ветерок, и оба неприятельских судна, подняв паруса, двинулись на нас, хотя не с прежней смелостью и отвагой. Они подвигались медленно, бесшумно, без выстрела, с неподвижно стоящими на своих мачтах людьми. Все это предвещало серьезную, решительную борьбу за победу.

Когда они подошли к нам на расстояние полукабельтова, мы приветствовали их троекратным «ура»! На наш вызов они отвечали тем, что подступили к нам с обеих сторон, и завязался бой жестокий, озлобленный, беспощадный. На этот раз француз не хотел идти на абордаж прежде, чем испанцы не возьмут нас на абордаж с подветренного борта, и потому он только время от времени угощал нас бортовым огнем, пока испанец не сцепился с нами; тогда француз налег на нас с носовой части. Испанцы успели уже взобраться на наш борт; мы с успехом оттесняли их, когда французы напали с носа. Мы дрались отчаянно, и наши пики давали нам такой перевес над ножами и мечами испанцев, что те стали отступать и покинули нашу палубу, усеянную их мертвыми и убитыми. Но прежде, чем мы успели отразить испанцев, французы с другой стороны устремились на нашу палубу и стали теснить ту небольшую горсточку наших, которая должна была встретить и отразить их. Французы прорвались и устремились на бок, где теперь собрались все наши. Борьба была отчаянная, но, в конце концов, наши пики и наше более выгодное положение преодолели их численность, и мы погнали их перед собой, даже завладели главной палубой, как вдруг наш командир, дравшийся впереди всех и воодушевлявший всех своим неукротимым мужеством, был ранен в кисть правой руки. Он перехватил меч в левую руку и продолжал теснить врага, ободряя нас своим примером, но одна пуля пронизала ему грудь навылет. Капитан Витсералль замертво упал на палубу. С ним как-то разом упали и мужество, и вера наших людей в себя; как бы в довершение несчастия, упали один за другим наш старший лейтенант и двое еще оставшихся в живых младших офицеров. Пораженные, удрученные люди вдруг остановились, растерянно озираясь кругом, ища предводителя, начальника.

Французы, видя это, возобновили атаку. Нашими овладела паника, и, побросав оружие, они стали просить пощады, тогда как еще за минуту победа была в наших руках. Таков был конец нашей кровавой драмы.

Из пятидесяти пяти человек двадцать пять было убито; почти все оставшиеся в живых были ранены. Большинство людей, бросив оружие, кинулось вниз, чтобы избежать тесаков освирепевших победителей. Я и еще человек восемь из наших, которых враги прогнали мимо люков, побросали оружие и просили пощады, на которую мы, однако, не могли надеяться. И действительно, в первый момент французы не щадили нас, и несколько из наших безоружных товарищей пало под их ударами. Видя это, я вскочил на шкафут и собирался уже прыгнуть за борт, надеясь, что после, когда бойня прекратится, меня выловят, но в этот момент французский лейтенант, подоспевший к нам, властным словом остановил своих освирепевших людей. Но ему удалось охранить только нашу жизнь, но не наше имущество; победители тотчас же принялись грабить и обирать нас до нитки. У меня отняли все, что только я имел: часы, кольцо и меч, некогда принадлежавший доблестному французу. А так как я недостаточно проворно раздевался по желанию матроса-мулата, который избрал меня на свою долю, то он ударил меня рукояткой своего пистолета под левое ухо, от чего я кубарем полетел в люк и остался лежать в трюме без сознания.

ГЛАВА III

Нас запирают в трюме «Ривенджа» и обращаются очень жестоко. — Затем нас берет в плен капер «Герой». — Меня отвозят в госпиталь в Порт-Рояль, где я встречаю жену доблестного француза. — Ее экзальтация при виде моего положения. — Ее наказывает один из моих товарищей.

Придя в себя, я увидел себя совершенно нагим и почувствовал страшную боль; оказалось, рука моя была переломлена, а плечо жестоко разбито и повреждено. А так как я еще ранее получил три глубоких ножевых раны во время боя и потерял много крови, то не имел силы ни подняться, ни что-либо сделать для себя. И я лежал, стеная и дрожа от озноба, совершенно нагой на судовом балласте, по временам переживая отдельные минуты боя, вспоминая смерть нашего благородного капитана, утрату нашего судна, гибель стольких из нас и утрату нашей свободы.