Сто императорских карабинов - [3]

Дверь кабинета открылась. Лейтенант Акаченок встал в дверях, вопросительно посмотрел, мол, едем? Они были соседями, у лейтенанта свой «Москвич», и после работы он заходил за Шатохиным. Лейтенант очень кстати задержался, Шатохин обрадовался.

— Не хочешь в общежитии шпалозавода на празднике встречи с осенью побывать? — спросил Шатохин, быстренько убирая со стола бумаги.

— Какой там праздник! — отмахнулся Акаченок. — Картошку надо помогать копать тестю. Хоть пять рядов до темноты успеть.

— А я пойду. Только заскочу домой переодеться. Подбросишь?

Достаточно вместительный красный уголок был полон, толпились и в распахнутых настежь дверях. Концерт длился уже не первые минуты: с танцев не начинают, а из красного уголка доносился басовитый плясовой наигрыш баяна и дробный лихой перестук каблуков. Баянист, видно, знал толк — не заглушал ритмичного рисунка танца.

Шатохин решил последовать примеру одного из жильцов — тот с табуреткой в руках протискивался в зал. Выпросил у пожилой вахтерши стул и не без усилий оказался в числе зрителей.

Над сценой была протянута узкая полоска белой материи с девизом праздника: «Я не видел, я не знаю замечательней поры: пала осень золотая...» Буквы мозаично старославянской вязью сложены из пестроцветных листьев, приклеенных к ткани. Сцену украшали несколько багряно-желтых берез и осинок.

Танцоры, пока Шатохин пристраивал в тесноте свой стул, закончили выступление и покинули сцену. Баянист, немолодой мужчина в косоворотке, поиграл еще недолго и тоже ушел. На сцену поднялась девушка, одетая в джинсы и свитер, с черными, собранными на затылке в узел волосами. В руках у нее была гитара. Около деревьев стояла лавочка. Девушка села на нее, с улыбкой посмотрела на зрителей, немного склонила голову и дотронулась пальцами до струн. Трех аккордов было довольно, чтобы понять: инструментом  она владеет свободно.

Переборы гитары тугими волнами поплыли в зал.

«Здорово Галка играет», — услышал Шатохин восхищенный шепот.

Воспитательница? Галя Молоканова? Похоже, — она.

Ему не хотелось думать, что он пришел по делу. Сейчас он был просто слушателем. А девушка словно пожелала наградить его за этот приход. Она поднялась со скамейки, подошла к самому краю сцены, запела:

...А когда над тобою, город мой,

листья желтые потекут,

мне в особенности дорого,

что опять я с тобой, я — тут...

Голос у исполнительницы был низкий, грубоватый, но приковывал твердой законченностью интонаций, надежностью.

В твои улицы, как в спасение,

погружаюсь я вновь и вновь.

Ты и первая, и единственная,

и навечная любовь.

Девушка, закончив петь, читала стихи об осени — Тютчева, Окуджавы, Пастернака, Блока — вперемешку, не называя авторов, лишь отделяя одного от другого несколькими негромкими аккордами.

Шатохин слушал и не слушал, находился под впечатлением песни. Она напомнила ему университетские годы. Песню эту знал весь юрфак, а в их группе она была любимой. Съезжались в Воронеж после стройотрядовского лета, когда город был в осеннем наряде, и в первый же вечер отправлялись всей группой бродить по Кольцовской, по Первомайскому саду, по Петровскому скверу. Словно окрашенные охрой, желтели листья дубов и лип, пятипалых канадских кленов. С высокой кручи светился нитями огней переброшенный через водохранилище Чернавский мост, просторно распахивалось за ним зарево Левобережья. Староста и первый друг Шатохина Андрей Егоров аккомпанировал на гитаре, и пели все вместе раскованно, охваченные любовью к городу: ты и первая, и единственная, и навечная любовь...

Андрей теперь в Воронеже, в транспортной прокуратуре. Приезжал прошлым летом погостить на недельку...

Воспитательница под дружные хлопки сошла со сцены, вокруг деятельно принялись готовиться к танцам. Шатохин пережидал, пока схлынет суета, оглядывался. Трое-четверо из тех, кто присутствовал утром на выемке моторов, находились тут. Парня с бородкой, Лагунова, что-то не видно.

Воспитательница стояла около сцены в обществе двух парней, и Шатохин направился к ней.

— Здравствуйте, Галя, — он отвел ее в сторонку. — Я звонил вам перед самым концертом.

— А, конечно, конечно, — живо откликнулась девушка. — Я вам и отвечала. Алексей Шатохин вас зовут, точно?

— Точно. Выходит, вы о себе сказали, что вас нельзя позвать к телефону?

Секунду девушка недоуменно глядела на него, потом, очевидно, вспомнив, рассмеялась.

— Извините, всегда перед выступлением очень волнуюсь, говорить ни с кем не хочется. Поэтому так и получилось. Так зачем я вам, Алексей, понадобилась?

Заработали во всю мощь динамики. Начались танцы.

— Может, найдется уголок потише? — спросил Шатохин.

— Пойдемте в комендантскую, если так нужно.

Воспитательница повела его в правое крыло общежития. Отперла дверь, выкрашенную не в масть остальным синей краской, жестом пригласила войти.

— Я из милиции, Галя, — Шатохин предъявил удостоверение, заметил, как посерьезнело лицо воспитательницы. — Интересуюсь одним человеком. Лагуновым.

— А что он натворил?

— Обязательно натворил, — постарался удержать непринужденный тон Шатохин. — Может, просто любопытствую, так сказать, в профилактических целях.